Осип Бес - Души прекрасные порывы. Сборник прозы и поэзии

– Батюшка, я тут сейф видел. Можно, у вас полежит?

Отец тоже жил в этом корпусе – разумеется, в отдельной келье. А на другом этаже жил другой батюшка. Не валютчик, а наоборот – солдат в прошлой жизни. Снайпер. В сегодняшней жизни он производил впечатление юродивого, изъясняясь путано и многословно – и вдруг сшибал развесившего заскучавшие уши слушателя точной, как выстрел, репликой. Причем лексикон у него был крайне богат – те же евангелия он читал по памяти едва ли не целиком.

И каждый в этой обители был волен выбирать: зайти в гости к алкашам-голытьбе или к прозорливым отцам. Трудиться в соборе или бухать боярышник. Между собором и вонью корпуса – метров 100 по прямой. Между дверями в келье – и трёх метров не будет.

А Господь сделал всех свободными и всегда оставляет возможность выбора. Через несколько дней я сделал свой выбор: вышел за ворота монастыря, и одновременно, с двух сторон, подъехали две машины. В одной сидел заединщик, с которым мы и заехали в эти края, в другой – брат Всеволод, старший с одного дальнего и сложного подворья.

– Собирайся, я квартиру нам снял!

– Сергий, поедешь на подворье? Хочешь? Собирайся!

– раздалось в два уха.

Получить приглашение от самого раба Божьего Всеволода было лестно. Он человек заметный. Колоритный. Менее всего он похож на раба – а походит, скорее, на хозяина здешних лесов, матерого медведя. Обладает сопоставимой физической силой и умением, при необходимости, появляться тихо и неожиданно. Косая сажень и походняк вразвалочку.

Обитатели подворья сетовали на Всеволода

– Нет, ну ты прикинь? Вот стоит нам разлить – как он тут же появляется!

Хотелось отвечать: «Идиоты! Вы бы разливали пореже – глядишь, и не появлялся бы Сева…» Но в этом была особенность нашего монастыря и нашего подворья – настоятель наш привечал всякого калику перехожего. Всех сирых и убогих. А точнее говоря – безнадежных. Тех, от кого отказался весь остальной мир.

Так, самый безобидный из обитателей подворья носил кличку «Лёня-не-сломается». Он был всяким помощником при всяком деле. И всякий раз происходил один и тот же диалог:

– Лёня! Не надо так – сломается!!

– Не сломается…

– Лёня! Сейчас сломается!

– Не сло… Ой. Сломалось…

Выдержка у Всеволода была просто беспрецедентной.

«Чистеньких всякий полюбит, а вы грязненьких полюбите…» – и Всеволод честно любил каждого грязного засранца. И каждого называл братом. Одного такого я называл «неисправимым плотником» – выпив, плотник регулярно впадал в буйство и однажды бросился и на Севу. Если Всеволод походил на медведя, то плотник имел сходство с бычком. Поэтому я только посторонился, освобождая пространство – лезть в эту схватку мне было совсем не с руки. И просто хотелось посмотреть, как плотнику начистят наконец физиономию. Всеволод отреагировал нетривиально: крепко обхватил бычка и долго не отпускал. Пока тот не перестал брыкаться.

– Пусти, сука!

– Андрюша, брат! Не отпущу. Ты же упадешь…

А на следующее утро я впервые увидел неисправимого плотника хмурым и прячущим глаза. Охренеть – ему было стыдно! У Севы получилось!

— не знаю, слушал ли Всеволод моих любимых бунтарей. Наверно, слушал – ведь жил он именно по этим строчкам.

Однажды я снова съездил в Москву и, вернувшись, показывал брату Севе свежие фотки. У меня тогда был вояж по местам боевой славы – «Серна», «Репа», «Второе дыхание» – для московского хулиганья рубежа веков эти места были знаковыми. Сева вдруг спросил, глядя на фотку «Второго дыхания»:

– А наискосок заведение открыто еще?

– Да не, – отвечаю, – на Герцена только рюмочная осталась. И на Китае еще…

– Ну, на Китае не рюмочная, а чебуречная, – поправил меня брат, и вдруг я осознал, что он носит олдскульную олимпийку «Адидас» и натовские штаны вовсе не просто так. Когда-то такие шмотки были дресс-кодом московских ультраправых. И среди тех, кто когда-то поссал на стены монастыря, были не только мои знакомые. Но и его тоже. Но Всеволод, как и отец Георгий, вовремя поменял армию. И теперь отдаёт и отдаёт – время, силы, деньги, одежду, нервные клетки – чтобы закрыть какой-то свой персональный давний счёт.