Леонид Нестеров - Месяц Безумного Волка

Вот и все. Остальное легко мне
будет выключить – как отрубить.
И себя перед смертью не вспомню,
и тебя постараюсь забыть.

***

Мы разбросаны поодиночке,
словно клюква – от кочки до кочки,
а вокруг запятые и точки,
словно звезды на Млечном Пути.
Издавая красивые звуки,
изнывая от жажды и скуки,
мы опаснее черной гадюки —
на болоте легко нас найти.

Осторожно по жизни ступая,
берегись нас почище трамвая —
на куски разорвет наша стая.
Мы – поэты, а ты – человек.
Не играй с нами в карты и прятки,
а скорее беги без оглядки,
сам себе наступая на пятки,
вздыбив волосы на голове.
***

Не ходи сюда, сынок,
не плети себе венок —

поперек и вдоль аллей
здесь гуляет Бармалей.

В музыкальной шкуре он —
в нем играет патефон,

ручку крутят наверху.
Понимаешь, who is who?

Ими он пока храним —
солнце яркое над ним,

а под ним наоборот —
черный мрак и тонкий лед.
***

Шестерка быть мечтает козырем —
известна формула сия.
Кем стать – горою или озером —
не раз задумывался я.

И посреди равнинной пустоши,
сбиваясь голосом на вой,
высокое с глубоким спутавши,
бывало, бился головой

об этот псевдоионический
фрейдистский перпендикуляр,
потом бесстрашно, но панически
в глубины темные нырял,

где нет ни памяти, ни зрения,
и тихо, словно на Луне,
и боязливо жмется к Времени
воспоминанье обо мне.
***

Несостоявшийся портрет
повешу на стену я скоро,
смотрелось чтобы мне вослед,
как Алитет уходит в горы.

Напрасно конь его заржет,
и дева рухнет на колени,
когда в повозку запряжет
оленя он или тюленя.

И налегке, без барахла,
не столько дальше, сколько выше
помчится он, упившись в хлам,
в обитель Гаршина и Ницше.

А что он жил не просто так,
неоспоримая улика —
в глаза вам глянет пустота
ненарисованного лика.
***

Если бы я был царь,
сменил бы я календарь,
велел считать не года —
любовь и печаль, тогда
три собаки тому
назад (а возможно, вбок)
было виденье ему,
да не пошло оно впрок.
Только в который раз
кольнуло сердце и глаз.

Возле Нарвских ворот
в зеркале сточных вод
наградою из наград
всплыл ему Китеж-град.
Видел он дивный храм,
полный людей и зверей,
входов сто было там —
не сосчитать дверей.
Что смутило его —
выхода ни одного.

И с пустотой в горстях —
авось поймут и простят —
он повернул каблук
в сторону наук.
Искал не Дом и не Свет,
не Начало Начал,
то искал, чего нет,
нашел любовь и печаль.
Слепленный из кусков
от кепки и до носков.
***

Накрываясь медным тазом,
посмотрю я третьим глазом
старое кино.
Проходил там, как на рынке,
от брюнетки до блондинки —
кто? Мне все равно.

Говорил старинным сказом,
выпивал двух зайцев разом —
водку и вино,
слов прозрачнее росинки
и чернее керосинки
было в нем полно.

В каждой песне был солистом,
пусть не в меру мускулистым,
но зато давно.
***

Даль повенчана с Богом, а жизнь коротка —
смех, да плач, да десяток событий,
поле жизни моей продается с лотка —
прикупите к своей, прикупите!

Ты войдешь в этот шумный и яростный бред
и, стихи почирикав-почиркав,
обнаружишь, что разницы, в сущности, нет
между Небом, Землей и Овчинкой.

Все они – ближний Гром
и пронзительный Свет,
и, доверившись глазу и уху,
удивишься, что разницы, в сущности, нет
между мною, тобою и Ктулху.
Се Синбад

Седьмое странствие Синбада —
сберкасса, слава, суета,
сердец случайных серенада,
скулеж семейного скота…

Сержант серийный, сын Сатурна,
смутьян смиренных светляков,
скрывает суть свою – скульптурно
стоящих столбиком сурков.

Слепой сверчок, смычок суфийский,
Синбад седьмой смакует сон —
самум свирепый, суд сирийский…
Синбада спас султанский слон.

Сжимая саблю самурая,
сосредоточенно сердит —
сиделец старого сарая
сияний северных среди.