Павел Алешин - Россыпи звёзд. Стихи и переводы

Нет,
не назову её имя.
Пусть даже сердце
листвой опадёт —
осени смертной
палою нежностью.

– Мне,
мне неизвестно его имя.
Что мне до имени?
имя – не плоть.

– Нет,
не назову её имя.
Тайною только
сердце умрёт —
осени смертной
палою нежностью.

– Мне,
мне осталось его имя.
Как с этим именем
жить мне, Господь?

Печальны и величественны камни Иерусалима.
Безмолвные свидетели истории, они —
горящей памяти громада посреди неумолимой
реки времён, смывающей века, года и дни:
ведь город этот неподвластен ей. Он – ей сродни.

Его бессмертие оплачено божественною кровью.
Он взглядом неба синего, как вечностью, объят.
Хоть жизнь в нём новая кипит, но все равно камней безмолвье
напоминает о былом. Так камни говорят —
без слов, лишь формою, но тем сильней они звучат.

Окровавленный
и измученный,
Он по камню идёт – горячему.
Каждый вздох – это боль,
и не лучше ли
потушить это солнце палящее?
Но не тяжесть креста утомительна,
а печаль —
из грехов человеческих.
Но лишь кровью она —
отмоется,
и лишь сердцем бездонным —
искупится.
И в жестокой толпе,
бесчувственной,
в этих взглядах безличных,
безумных,
в этих криках —
на смерть зовущих,
этот путь – не мгновенье,
а страшное
бесконечное
одиночество,
в абсолют
возведённое
вечностью.

Бывают ночи – полные видений:
не сон, не явь – иное бытиё.
Тогда сознанье, словно остриё,
пронзает тишину любых сомнений.
Лишь ночь вокруг – и таинство её.

Луна, как лебедь в необъятном море,
сияет серебром из синей мглы.
А тучи – предсказаньем тяжелы:
томятся в них сиреневые зори —
иного мира тайные послы.

И, прозревая образы-посланья,
звездою новой сердце возлетит
туда, где вечность Богу предстоит,
где наравне и радость, и страданье
вселенной образуют монолит.

Великий Дант был полон состраданья
к влюблённым двум, и мука их сердец —
не радость ли, не счастья ли венец?
Любовь сильнее адского терзанья.

Им чёрный вихрь – как вечное проклятье:
божественный закон неумолим.
Но счастлив тот, кто – любит, кто – любим…

И смерть на разомкнула их объятья.

Не шум, но музыка меня объяла
твоих не ведающих страха волн.
И в каждой – жизнь, и даже в самой малой
мне слышен звон тритоновых валторн.
Но что ты мне поведать хочешь, море,
и в таинства какие посвятить?
Кто я в твоем многоголосом хоре?
Что музыка твоя – спасенья нить,
дарованная сердцу Ариадной,
иль красота, что может погубить
того, кто тянется к ней безоглядно?

Ответа нет. Но все же различаю
отдельные уже я голоса:
протяжный крик отчаявшихся чаек,
и вздохи нимф, смотрящих в небеса,
дельфинов смех, морской журчащий пеной
у берега крутого, а вдали…
Вдали сопрано нежное сирены.
И тянутся к ней, словно корабли,
влекомые неведомою силой
все чувства и все помыслы мои,
души моей уставшей и унылой.

На языке божественном, неясном
о чём поешь ты? Тайну мне открой!
Я не пойму… но голос твой прекрасный
сулит своим звучанием покой.
То правда или ложь? иль всё – едино?
Без одного другому не бывать.
Но есть ли между ними середина?
…Замолкли звуки, тишина опять
заполнила собою всё пространство.
Мгновенья ощущал я благодать,
но море – это мир непостоянства.

Ты выходишь из волн, освещённая радостным солнцем,
и тебя охраняет заботливый ветер.
Каждый шаг твой чарующей музыкой льётся.
и твой лик беззаботен и светел.

Ты ступаешь по берегу в лёгком струящемся платье,
на песке оставляя – как чудо – следы,
из которых, сплетаясь в любовных объятьях,
вырастают живые цветы.

Ты идёшь. Никому неизвестен твой путь. Милосердно
тихим взором спасаешь ты всех от печали.
Облака, прежде бывшие тогою серой,
белоснежной туникою стали.