Олег Лукойе - Выход ваш, лангольеры! 1989–2009

О, как приятно ранним утром
проснуться бодрым и здоровым.
Весёлым и проникновенно мудрым
без абстинентного синдрома.
Без мрачных дум о суициде.
В румяном и послушном теле.
С душой в гармонии и мире
на свежей, пахнущей постели.
Вскочить и радоваться жизни,
под душем делая зарядку.
Петь о любви и об отчизне.
И в пляс пуститься… да вприсядку…

Но чёрта с два… не тут-то было.
Мечты… вы неосуществимы.
И утро раннее постыло.
И бесы вместо херувимов.
Не то что в душ – в сортир проблема.
Не то что петь – стонать нет мочи.
И снова старая дилемма:
Кошмары дня, иль ужас ночи.

Как тревожно поёт эта странная птица.
Даже ветер затих и пропала луна.
Словно горестный плач её песня струится.
И от песни такой мне сегодня опять не до сна.

Может, в этом повинна активность
ушедшего света?
Или тайные игры планет
и магнитных полей?
Словно тьму проглотив, тяжелеет
сама атмосфера…
Источая печаль и тоску
городских фонарей.

Не уснуть мне опять в этой звёздной,
ночной круговерти.
Каждый нерв, как струна, каждый прожитый год,
как виток.
И теперь каждый сон для меня —
репетиция смерти.
Отнимает коварно у жизни немалый кусок.

Алкоголем в крови я разбавил ночную тревогу.
Растворил этой смесью печаль и дурную тоску.
Кто-то вечно незримый беспечно поманит
в дорогу.
Кто-то будет с утра, в наказанье, стучать по виску.

Но, расслабившись, вновь зазвучат
мои ржавые струны.
Пусть недолго, но этого хватит
на новый роман.
Я, конечно, игрок, но не пленник
изящной фортуны.
Я из тех, кто уже никогда
не сыграет ва-банк.

Я из тех, кто всегда одинок
в карнавальной толпе.
Кто в разгаре фиест молчалив,
ироничен и мрачен.
Кто когда-то давно заплутал
на тернистой тропе.
Но который, именно это
считает удачей.

Истрепалась душа, словно ветром бумага.
Этанол испарился и ядом корёжит висок.
Сон теперь для меня – репетиция вечного блага.
Он теперь для меня, как спасительной влаги
глоток.

То ли сон был, то ли явь – не пойму,
но такое ощущение странное,
что в чистилище попал я вдруг.
И вишу – не взлетаю, не падаю.
И народу тут много всякого.
В основном алкаши да бабники.
Как и я висят и не вякают.
Своей очереди ждут похабники.
А вокруг гудят какие-то трубы.
Всё уныло, расплывчато, мрачно.
И рванины истлевшей – груды.
Вобщем, как-то всё неудачно.
Здесь иначе проходит время.
Вроде вечность, но как-то быстро.
Хоп, и голый я. Стою на коленях.
В главном зале. Гектаров на триста.
В центре зала висят весы,
на высоком кресте распятые.
А вокруг упыри, да псы.
В балахонах с кровавыми пятнами.
И готовый уже к покаянию,
вдруг увидел я камни разные.
Каждый камень равен деянию.
Благородному иль безобразному.
И за день мною прожитый каждый,
эти камни, крупные, мелкие,
с тяжким грохотом сыпятся в чаши.
Справа, слева, чёрные, белые.
Вон булыжник – обидел женщину.
Вон за то, что стрелял сигареты.
Белый камень! – монету дал нищему
И за то, что забыл об этом.
Грохотали булыжники, падая.
Запах серы смешался с миррой.
Чаши прыгали. Левая. Правая.
В зале слышался хохот и вой.
Вдруг всё стихло. Весы на нулях.
В зале – шёпот и тихие речи.
Я хотел улизнуть втихаря,
но меня ухватили за печень.
И, наверное, главный вампир
прогнусавил: «грешок один знаю —
этот олух без закуси пил
и поэтому, вот что считаю:
Нужно в ад его сплавить закуской,
чтобы впредь неповадно другим»,
а защита в ответ – «Он же русский.
Он в России родился и жил».
Снова чёрное с белым заспорило,
но о чём-то сакральном, своём.
Вдруг, как будто обрушилось море,
и раздался небесный гром.
Всё исчезло. И крест, и зал.
Я один, в тишине на диване.
Но не голый, а в том, в чём спал.
То есть в брюках, с носками в кармане.
То ли сон был, то ли явь – не решу.
Но осталось ощущение странное,
словно я всё так же вишу.
То есть – не взлетаю, не падаю.
Будто я всё так же вишу.
Не взлетаю…
Так ведь и не падаю!!!!