Олег Лукойе - Забывшие вкус молока. Стихи, тексты. 2010—2011

Колода карт. Рубашкой вверх. Банкует небо.
Всем поровну опять, а дальше сам.
Я в полдень разыграл с червонной королевой
и проиграл всю веру в чудеса.

Рубашкой вверх потёртых карт лежит колода.
За небо джокер, за себя я сам.
В полночной тишине я жду его захода.
Играть ва-банк за веру в чудеса.

Я был игрок и я пойду на принцип.
Я с тем что есть поверю в чудеса.
С козырной картой и дурак сыграет принца.
Я без неё… но я пока что сам.

Ветер в моей голове гонит пургу.
Люди мне говорят, что я идиот.
Просто, общаясь с ними, я не могу
смех удержать, не надорвав живот

Люди сказали, что я сумасшедший больной.
Такого, как я дурака, убить не жалко.
Они спросили: «а что с твоею семьёй?»
Семью увезли домой на катафалке…

В их необычном мире что-то не так.
Им наплевать на небо и тишину.
Их раздражают цены и государственный флаг.
Вроде бы мир, но люди ведут войну.

Их много – они правы. Я больной человек.
Но я не хочу быть с ними и мне не жалко.
Мой телевизор на городской свалке.
Мне хорошо, ветер поёт в голове.

Я помню туманность лиловых галактик
и свет хризолитовых звёзд…
Я помню медуз в сине-огненных платьях
и над океаном мост…
И где-то, за небом, я чувствовал радость
сквозь струи тончайших сфер…
Я был там один, но мне показалось,
со мной разговаривал свет.
Тогда я не знал… Я был просто уверен,
что это реальный мир.
В нём всё абсолютно. Пространство и время.
И счастьем пронизан эфир…
Вокруг тишина, только чувства и мысли.
Я лёгок… Почти невесом…
Так странно… Я вроде в заоблачной выси…
И в море с коралловым дном…

Но, вдруг, всё, что виделось мне совершенным,
разбилось о свет и звук.
Меня изгоняли из личной вселенной,
я чувствовал силу потуг…
Раздавшийся голос, подобно гонгу,
вещал о начале конца
словами: «Ну всё, родила, слава Богу!
Однако, крикливый пацан!»

Когда мне было 40 лет мне оторвало руку.
Но выросла она опять на следующий день.
Я с этим феномЕном побежал в науку.
Наука мне ответила, что это всё бредЕнь.

Сказала мне с упреком, что надо похмеляться.
А лучше без премудростей – взять и протрезветь.
Ну вот вам крест, клянусь Москвою, братцы.
Всё так и было, чтоб мне околеть.

А в 50 меня грозой убило.
На мне сгорели майка и трусы.
Но я воскрес и шёл в чем мать родИла
среди берёзок средней полосы.

Я много раз тонул и разбивался,
но та, с косой, брезгливая, видать.
Разит с меня за километр, братцы.
Вам ветер скажет где меня искать.

Секрет мой прост, налей, скажу по чести.
Да не совру, что б мне в аду сгореть.
Бессмертье дал мне чёрт. Живу уже лет 200.
За это он мне запретил трезветь.

И вот шатаюсь-маюсь, то пью, то похмеляюсь.
Меня не удавить, не утопить.
Мне быть бы генералом. Бесстрашным, смелым,
бравым…
Но говорят им запрещают пить.

Исстари иль издревле на Руси
забавлялись мёдом да войнами.
Отче наш, еси на небеси,
охранял крестом да иконами.

Не унять Русь-матушку, не сдержать.
С вилами да флагами кто куда.
Воевать с бедой, словно пить-гулять.
Кровушка, что водочка – всё одно вода.

Разговлялись досыта, до крови.
Воевали злыми да босыми.
По острогам прятались от любви.
Отмывались чистыми росами.

Не унять Русь-матушку, не сдержать.
Славой да солдатами – от души.
Доля её женская – мужиков рожать.
Да отмерить каждому свой аршин.

И гуляют сироты по Руси.
Всё по тем же грабелькам, босиком.
Отче наш, еси на небеси…
А они, как водится, далеко.

Ассоль жила в порту. Который год
вдоль берега блаженная, босая
ждала, бродила, верила – вот-вот
войдёт фрегат, алея парусами.

Болтались корабли, играл прибой.
Стелился дым на зарево заката,
как вдруг пришёл, уже чуть-чуть седой,
печальный Кай, но как всегда поддатый.

Подравшись с Гердой, он пустился в путь.
Опять к Той Самой и плевать, что стерва.
А тут глядит – босые ноги, грудь…
В душе тоска… Измотанные нервы.