Андрей Козырев - Расшифровывая снег. Стихотворения и поэмы

Лобные места, кресты церквей,
Автотрассы, башни, дым и грохот…
Слился с правдой – общей и моей —
Этот злой, великий, тёмный город.

Третий Рим, огромен и суров, —
Сердце, кровь гонящее без цели,
Город звона, казней и крестов,
Город плясок, гульбищ и метелей…

В нем хранится, до поры таим,
Русский путь от смерти к воскресенью —
Третий Рим, второй Ершалаим,
Город – царь и город – наважденье.

Девяностые, девяностые —
Дни кровавые, ночи звёздные…
Грусть отцовская, боль привычная…
Это детство моё горемычное.

Трудно тянутся годы длинные,
И разбойные, и соловьиные…
В подворотнях – пули да выстрелы,
А над грязью всей – небо чистое.

Вот и я, мальчишка отчаянный,
Непричёсанный, неприкаянный.
На глазах детей – слёзы взрослые…
Девяностые, девяностые.

Дома маются, пьют да каются —
Водка горькая, желчь безлунная…
И во мне с тех пор кровью маются
Детство старое, старость юная…

Искупают с лихвой опричники
Смертью горькою жизни подлые…
И так тесно, так непривычно мне,
И так жарко и пусто под небом.

Жить без возраста, жить без времени —
Вот судьбина какая вздорная!
Выбрал Бог да родному племени —
Душу светлую, долю чёрную.

И не взрослые, и не дети мы —
Разве мало изведал скитаний я?
И столетьями, и столетьями —
Испытания, испытания…

Девяностые, девяностые —
Дни кровавые, ночи звездные…
Кражи, драки – под солнцем яростным…
Это детство моё – старше старости.

Любой, кто засыпает, одинок.
Кто б ни был рядом, ты – в отдельном мире,
Но в той вселенной есть твой городок,
В нём – тот же дом и тот же мрак в квартире.
Бывает, погружаешься во мрак,
А в нём – всё лучше, чем при свете, видно:
Грязь, неуют, за домом – лай собак,
Что скалят зубы, злятся: им обидно
На пустоту, в которой тяжело…
Но за стеной спокойно дышит мама,
Сквозь стены слышишь ты её тепло
Всем существом, своею сутью самой.
Да, ты – дитя. Но, увлеченный тьмой,
Ты постигаешь холод жизни краткой,
Вперив глазенки в тёмное трюмо
Напротив детской маленькой кроватки.
Там – то ли тень, а то ль твоё лицо,
А то ли кто-то третий, страшный, страшный,
Кто время сна жестоко сжал в кольцо…
Но думать, кто , не важно. Нет, не важно.
…Страшилка это или анекдот,
Воспоминанье, ставшее лишь знаком?
При свете мир давно уже не тот…
Но в темноте он вечно одинаков.
Днем – жизнь, дела: не выйти за черту.
А ночью – тот же детский страх спасенья,
И тот же лай собак на пустоту,
И тот же Третий меж тобой и тенью,

И – сквозь пространство – мамино тепло…

Неужели тебя мы забыли?
Для меня ты всегда всех живей —
Спутник детства, брат неба и пыли,
Друг игрищ и забав, воробей!

Ты щебечешь о небе, играя,
Неказистый комок высоты, —
Сверху – небо, внизу – пыль земная,
Между ними – лишь ветка да ты!

Как ты прыгаешь вдоль по России
На тонюсеньких веточках ног —
Серой пыли, особой стихии,
Еретик, демиург и пророк.

В оптимизме своём воробейском,
Непонятном горам и лесам,
Научился ты в щебете детском
Запрокидывать клюв к небесам.

Воробьиною кровью живее,
От мороза дрожа, словно дым,
Я, как ты, ворожу, воробею,
Не робею пред небом твоим.

И зимой, воробьясь вдохновенно,
Не заботясь, как жил и умру,
Я, как ты, воробьинка вселенной,
Замерзая, дрожу на ветру…

Но, пока ты живёшь, чудо-птица,
На глухих пустырях бытия
Воробьится, двоится, троится
Воробейная правда твоя!

В запретном городе моём,
В оазисе моём —
Аллеи, пальмы, водоём,
Просторный белый дом.

Туда вовеки не войдут
Ни страх, ни суета.
Там жизнь и суд, любовь и труд
Цветут в тени Креста.

Там тысячью горящих уст —
Лиловых, огневых —
Сиреневый глаголет куст
О мёртвых и живых.

Там полдень тих, там зной высок,
Там всё Господь хранит —
И прах, и пепел, и песок,
И мрамор, и гранит.