Юрий Годованец - Немного слов. Книга Третья

превозмогая перекос
над строками подстрочника
переплетение острых кос
сосулька света из источника

Как охапка голых па,
плещет смехом полынья.
Пара ястреба и голубя —
из огня да в полымя.

Позвонки ломая книг
Иль вдруг читая лекции,
Вы ходите, как маятник,
Внутри одной коллекции.

Недаром чуткой плоти плат
Медленно, но верно
Был разделен на циферблат
И вспять бежала скверна!

Увези мою голову —
как была на коленях —
словно фото – на память,
а тело оставь догорать
вместе с аурой светлой
любви в чистом поле,
где от наших объятий осталась гора.

Не горюй,
ведь горючего только прибудет,
и, куда заблудить, говорит голова,
что лежит на тебе,
будто спелая грядка на блюде,
и мои прямо в рот
плодоносит сырые слова.

Позвонила сама,
за рулем рисковала.
Разве можно так нимбом
беспечно играть?
Я достану французский язык
и свяжу твое русское жало,
и в коралловом звуке —
московский хорал.

А если приблизится
утренний холод
и в поле
закружится песенный крен,
возьми на заре мою беглую
голову в город —
как лежит —
просто так —
на разверстых скрижалях колен.

Всегда – живём – в противофазе:
ты мимо – с лентами – летишь
(большого стиля – смысл-оазис)
стрижешь – мальчишек – точно стриж!

Лети себе – куда не надо —
так безмятежно и легко
кипит внутри одна отрада
а сколько – писем – повлекло…

Белки сверкают в шоколаде
скрепив похмелье на пиру
где – словно собираясь гладить —
в рот светлой влаги наберу.

Я думал, расстояние снимает все преграды,
Но разве не в них заключается все очарование?
Остался только один чистоплотный облик,
Срываешь с ветки, а это – блик.

Из отражений в зеркале вышла
другая женщина – моложе, выше;

она холёная, дорогая
и строгая очень, смотри, строгая
её глазами и в фас, и в профиль;

вошла нагая, а вышла профи, —
несёт, сверкая, свою камею,

не вздумай только пойти за нею!

В составе Библии
есть разные суставы,
как на ковчеге —
овны или волки,

но, разнополые,
в обложке твёрдой лавы
мы на одной с тобой
вагонной полке.

Как хорошо ты проходишься по
свежевыжатым болевым точкам…

На шпильке высокой крылатый сапог,
мы его нипочём не затопчем!

Но видим аккорды и слышим картины —
благовестные – всё откровеннее;
и тронные руны встают из рутины.

Так рождается стихотворение.

Заснул, когда кругом такое метео,
и ты меня – во сне своём – заметила…

Заметила – сквозь море сизой мороси,
и я тебя – в каком-то новом образе!

Заметил, что под действием затмения
и ты предпочитаешь сновидения.

Привычка сниться, ангельская ль, птичья,
основой стала нового обычая.

Что петь пора, раскачивая медиа,
ты тоже это первая заметила.

Так пусть поёт, на Божьей фене ботая,
во сне моём твоя душа дремотная!

Пройдя сквозь наваждение настойчиво,
теперь мы точно метеоустойчивы.

Ведь сна призы и приза сны
реальны очень, хоть и призрачны.

Не зря вокруг, как снадобье от старости,
вдруг выросли из снов густые заросли.