Юрий Годованец - Немного слов. Книга Третья

И мы заметили, столкнувшись спинами,
что сновиденье заросло люпинами.

Тут праведник иль первый вор, дыши,
к истоку обращая перевёртыши.

Забывшись лишь в опасной зоне сном,
увидимся мы тайно в чём-то солнечном.

И скоро, коли тема злободневная,
появятся на рынке сновидения!

Заснул, когда кругом такое метео,
и ты меня – во сне своём – заметила…

Отряхивает хвою снежный ветер
И в сумерки уходит по следам…
Держава воздержания ржавеет,
Как яблоко, что надкусил Адам.

Перечитывай время от времени и мне пиши
про стихи или ссылки,
продевай единицей двойные нули —
в поколенья, герданы и циклы!

У тебя есть неслыханный дар и талант
просекать и поляну, и фишку…
Сколько уж он поставил на душу заплат,
заменяя кувшинками вышку.

Допишу ли я тихо поэму под шум
накрахмаленной крови и ливня,
если столько весьма целомудренных дум
подбивают к сомнениям клинья?

Перечитывай время от времени и мне пиши
про стихи или ссылки,
продевай единицей двойные нули —
в поколенья, герданы и циклы!

Из ушей потекла
тишина в эфире…

Режим становится
решительней и шире!

Кто кого пере —
безумствует в этом мире?

Те исполняются таинства
не на лире.

Последние лимиты на любовь
расхватаны сегодня утром рано.

Без милости моя свернётся кровь,
и я смотрю, как заживает рана…

В СИТУАЦИИ ШАТКОЙ,
ТОЧНО ВЫТЕКЛИ ВСЕ ЧЕРНИЛА,
ЧУВСТВУЮ СЕБЯ Я ПЕРЧАТКОЙ
КОТОРУЮ ТЫ ОБРОНИЛА…

ДЕНЬ ОДАРИЛ ПОГОДОЙ
ДЕТАЛЬ – ИЗ КОМПЛЕКТА СТРАСТИ!
ОДНА, ОСТАВАЯСЬ ГОДНОЙ,
СВОБОДА НЕ В НАШЕЙ ВЛАСТИ.

Ощущает и мимоза,
и волхвы —
путями разными:
сотрясение —
не мозга,
а космического разума!

И содержание, и формы, и оправа,
и стелешь мягче,
а сердце вновь запрыгало направо —
как детский мячик.

Слово за слово – в сказку вошли —
поднимая воззвание выше.
Вырываясь из гущи земли,
за пределы молчания вышли.

Гроза прошла а дождь остался
Зажигать очень медленный джаз
Особенно мне понравились кошки
Они произносили хэллоу с закрытым ртом
И моль такая породистая пародия на молнию
Капелька сухости в мире влаги

Я тварь только в трёх поколеньях,
а мне все две тысячи лет.
Сидит у себя на коленях
в шкафу мой шикарный скелет.
Отец нерушимой разрухи
и сын необузданных сил,
сносил я и ноги, и руки
и лишь головы не сносил.
Былого воззвания лиры
не слышу и сам ни гу-гу,
а уж на любовные игры
я даже смотреть не могу.
Но часто проходит и это,
порой заходя за межу,
над высохшим прахом поэта
я в тихом шкафу не сижу.
Родители, дети, супруга,
что гению тоже жена,
пусть все отрицают друг друга,
да жизни матрёшка одна.
И пусть я скажу это сухо
и только от этих до сих,
растёт от дыхания Духа
Трёхгорка рулонов морских.

Все уже на место сели,
жить осталось – для души;
отошёл от карусели:
подымайтесь, мятежи!

Скачут овцы и лошадки,
головой трясёт жираф,
я остался на площадке,
ездить не имею прав.

Сам привык давно к веселью,
лейся полосатый стяг.
Я под этой каруселью
задержался просто так.

Всё идёт по амплитуде,
небеса бодает лось.
Мне же здесь, где ходят люди,
задержаться довелось…