Юрий Годованец - Немного слов. Книга Третья

Ты одна на одну с чёрной ночью,
Я один на один с белым днём;
Обменяем ли ношу на ношу,
Мысль на мысль и объём на объём?

Вечер начался велеречиво,
Утро кофе не носит в кровать,
Щепки лишь от щипков, что за нива,
Не осталось – кого отбривать!

Но письмо за письмом, и, номады,
Мы следами сплетаем мосты…
Два родимых пятна, две громады,
Я ни к месту, ко времени ты.

Нерукотворное
творя рукомесло,
одно и то же слово
нам голову снесло!

Всего одно, не боле,
впрок снесено в гнезде.
Ты скажешь: Это – поле…
Теперь Оно везде.

Образ обманчив,
лукавы идеи чучхе.
Каждый тюльпанчик
сжимает себя в кулачке.

За это ли стадо – под сводами —
зелёное – с плазмой во зле —
растения – это животные,
привязанные к земле?

Велят высокие уста
нам задушевно и вельможно
приземистые знать места,
где можно то, что невозможно.

Так – словно бьют в колокола
непререкаемым набатом!
Не потому ль душа смела
стать рядом с Образом Распятым?

Едет ночь на лимонных колесах
в колеснице из тысячи солнц.
Я сегодня, наверно, философ,
вижу: всё с красоты началось!

Буквы красные Божьего слова —
книги Библии, космос и мы.
Каждый день повторяется снова
сотворение света и тьмы.

Страх проходит по нервам и венам,
наполняется плоти ушат,
и с ликующим благоговеньем
в сердце певчие струны дрожат.

Ты тоже на склоне
последнего дня
ходила на встречу
со мной без меня?

По этой тропинке,
знакомой и мне,
где рёбра на спинке
белеют во тьме…

Пошла и застыла,
да так и стоишь
ты – фронта и тыла —
гремучая тишь!

Новизна знания пронизала!
В невесомости висит ось.
Невзирая на помощь зала,
Какое сокровище – независимость.

Бога нет?
Ну, это временно.
До сошествия
Молитвы…

Ласкаю мускулы в мускате,
лакаю скальпелем токай;
на скатерти – не отпускает —
пускай по скайпу – снятый скальп…

Иль это провозвестник нимба,
или инопланетный шлем?
Настал мой час молиться, ибо
кругом я должен всё и всем.

Союз наливки и настойки,
наш мир от крайних мер избавь.
Господь, войди в мои настройки,
пока не сорвана резьба.

У Бога нет обочин, вместе с тем,
Всевышний страшно ими озабочен.
Коль на Своём, божественном, рабочем —
Там держит тьму и свет побочных тем.

За бремя непокорных теорем
Отдал Себя всего, но, между прочим,
И я имею чин ночных обочин —
С конца копья начало жизни ем.

И я любви просил,
и у меня – просили…
И не осталось сил;
и всё осталось в силе!
И слива, и кизил —
на месте – до мизинца,
где колос голосил
и голос колосился…

И вновь несла в покой
воздушная тревога
разорванный рекой
круг треугольный Бога.

Он сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
он показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел он зовы новых губ.
А мы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб!