Люссия Оберст - И ныне Дуб у Лукоморья. Сказки и басни

Меланья быстро поднялась,
Пошла в светелку, собралась.
Ковер готовый натянула,
Сняла с гребенки и взмахнула…
По комнате прошелся блик
И осветил Меланьи лик.
Она ковер слегка сложила
И вместе с пряжей заложила
В котомку льняну на плечо.
Пылали свечи горячо…
И в отражение глядя,
Тушила свечи, уходя.
В светелке потемнело,
Меланья побледнела:
На месте зеркала сего
Был образ паренька того.
Меланья испустила крик
И к слугам побежала вмиг.

Дворцовы слуги у ворот
Стояли молча, закрыв рот.
И каждый думал о своем:
О жизни и о том о сем…
Очнуться их заставил крик –
Меланья выскочила вмиг.
«Что-то случилось?»
«Ничего. Свеча погасла – и всего.»
Было прохладно и темно,
В селе все спали уж давно,
И только четверо людей
Шли впереди своих теней.
Луна сияла высоко,
Идти дорогой далеко.
Из леса филин ухал,
Будто слова пробухал:
«Ух-ух-ух, я дух, дух, дух,
Ух-ух-ух, я дух, дух, дух».
Немного жутко было,
Меланья шла уныло…
И вот один из царских слуг
Стал напевать чего-то вдруг.
Всем стало веселее,
На небе уж светлее…
Еще не занялась заря,
Они вошли во двор царя.

Не занялась еще заря,
Как разбудили вдруг царя
И сообщили, что пришли,
К царю цыганку привели.
Покряхтел наш царь и встал,
Одеваться он не стал,
Лишь накинул свой халат,
Молча вышел из палат.
Свечи в зале том горели
И глаза царя узрели,
Что красавица стоит,
С грустью смотрит и молчит.
Поднесли царю ковер,
Где Меланьский был узор.
Все глаза царь протирает,
Стоит, думает, гадает:
Иль во сне, иль наяву,
Постучал себя по лбу.
Боль почуяв, понял он,
Это вовсе был не сон.
Царь цыганке поразился,
Только глянул и влюбился…
Волоса чернее ночи;
Молнией сверкали очи,
Брови тонкие дугой
И ресницы – бахромой;
Очень длинные ресницы
Украшали лик девицы,
Губы алые с каймой,
Кожа – персик молодой…
Загляделся царь, забыл,
Что царем когда-то был.
Тут Меланья подошла,
Будто лебедем плыла…
Царь как вкопанный стоял,
О чем спрашивать – не знал.
Вдруг средь слуг кто-то чихнул…
Наш царь вздрогнул и вздохнул,
И, очнувшись, обронил,
Чем он слуг и удивил.
«Где я только ни бывал,
Но такого не видал…
Шаль – невиданный узор!
Просто диво – не ковер!
И при всех я говорю,
Чем ты скажешь – одарю.
Жить ты будешь во дворце», –
Заявил наш царь в конце.
Вскоре спаленку нашли,
Туда гостью отвели.
И оставили одну,
Чтоб готовилась ко сну.

Наутро наш Матвей с царем
Судачили о том о сем…
Оставим их мужской базар,
Посмотрим лучше, какой дар
Наш царь решил преподнести…
Матвею все не унести:
В награду царь отдал волов
Почти десятка два голов;
В придачу пять мешков зерна,
Два полных ржи, один – пшена;
Еще гречихи и овса.
Матвей воскликнул: «Чудеса!
Неужто это все мое?
Теперь-то житиё-бытьё
Как в радость будет беднякам!
Я всю награду им раздам.»
Не верил Царь своим ушам
И хлопнул Птицу по плечам.
«Ты что такое говоришь?
Ты дело это зря творишь…
Богатство хочешь раздарить?
А сам-то как ты будешь жить?»
Матвей от радости сияет.
«О том не ведаю, Бог знает.
Хочу лишь радость беднякам
Доставить. Стукнем по рукам?»
«Постой, постой, – наш царь сказал,
– Негоже так, – он продолжал:
– Тебе же все – для одного
Стараюсь, ну а ты – того? –
По лбу он стукнул сам себе.
– Скажи, что подарить тебе?»
Царь все никак не мог понять,
Как можно просто так раздать?

Матвей подумал и сказал:
«Хочу, чтоб ты пообещал,
Уж если будет худо мне –
Всегда принять меня к себе.
А ежель сможешь ты помочь,
То бьемся по рукам, не прочь?»
На Птицу царь наш поглядел,
Подумал: «Парень обалдел».
Но в просьбе сей не отказал,
Матвею руку он пожал.

Цыганка во дворце живет
И в комнате платочек ткет.
Меланьский чудный там узор –
Вот диво! Не оторвешь взор.
Никто ее не беспокоил,
Не заходил в ее покои,
Служанка только иногда
Ее тревожила – тогда,
Когда еду ей приносила,
Поднос обратно уносила.
Три дня Меланьюшка плела
И все три ночи не спала.
А на четвертый день в окно,
Там было не совсем темно,
Она увидела царя,
Да видно выглянула зря:
Вблизи с царем стоял Матвей
У дома, около дверей…
Меланья вскрикнула: «О боже,
Со мной твориться может что же?
Я за работою, наверно,
С ума сошла уж достоверно.»
Но, без сомненья, образ сей
Являлся в зеркале пред ней.
А явь есть явь, и никуда
От этого не деться, да…