Елена Коро - На стыке ойкумен. Глоссарий хоротопа

Февраль лефеврит

Стоит белокрылая птица, забывшись,
и в отражении видится стиксом,
спутницей мрачного грязного бога,
черными льдами вдоль Ахерона
в рое химер к миру людей
северным смерчем —
Эрнст Теодор Амадей.

Февральской тушью

Февральской тушью заштрихована река,
в ней промельком – снега и облака,
и грезятся мне в профиль февраля
ветвей чернильных веера, мгновенье для
вот кто-то чертящий в сквозном окне:
«Февраль. Достать чернил…»
Достать и мне.

Сновидения мартовских ид

Встретить Гекату так, будто бы невзначай,
чаю бы предложить, пригласить на чай,
нечаянно черных собак головы множатся так,
будто их потаенные сны стаями из травы.
Не бойся собачьих стай, подходя домой,
челюсти их заняты, в них черные перья кур.
Геката, увидев твой страх, руку тебе подаст,
возьми ее за руку просто так,
проходя сквозь кордон черных собак.
Она говорит тебе что-то, ты, как всегда,
забудешь после совет её, но,
поднимаясь по лестнице, окажешься вдруг
в Уфе, тебя встретит на кухне покойная тетя,
спросит бутылочку молока.
Вот так невзначай пригласи Гекату на чай.

Фа-стрекоза

Стрёкот строк стрекоз
сквозь горизонт событий —
радужный мост —
око строк, отрок длит стрёкот,
как фа-полет
из всех парсеков фа-сеток.
Мост Фа, детка-стрекозка,
в шестнадцати радужных отголосках
стрёкота фа-строк.
Отрок стрекозий, замри в стрекозиных строках
на мосту Эйнштейна-Розена на мгновение
стрекозиного стрёкота,
отрок ли, око ли фа-сеток
не даст червоточить строкам стрёкотом Фа,
единственной из шестнадцати – строкой Фа —
соблюден переход за горизонт событий,
отрок стрекозий, быть тебе отроком фаоким
Фа-стрекоз сингулярности.

***
Дорогая, забудем Орфея, Кокто
был не прав, даря тебе образ
влюбленного в Смерть поэта.
Дорогая, в мире твоем весна,
сны наши нежнее от ночи к ночи.
Странно было бы сетовать на твои слова
о приходящих детях, а после
обжигающий пост в фб об ушедших детях,
в нем ссылки, страницы и адреса:
ушел из жизни, спрыгнув с крыши,
просто ушла из жизни в пятнадцать лет.
Дорогая, я знаю, что тебе тяжелей,
тебе принимать их души.
Как же сложно с тобой, ты чутка, тиха и нежна,
но порой, так тяжело тебя слышать и слушать.
Я не зову уже тебя госпожой,
демократия близости, покровы ночи,
но как ни странно, я становлюсь собой,
чувствую себя живой как никогда раньше,
– и все твое наслаждение – в чувстве моей жизни.

Матрица мартовских ид

Не слушай пророчеств мартовских ид
об убранном в белый саван тополиного пуха июле,
Юлий выжженным летом, полуденным небом, следом
августа слепки легки, янтарики-слезки стрекозки,
вестью сожженных степей, дымкой сухих миражей
сентябрит новый год с мартовских ид.

Робинзонада речи

Междуречье на острове постепенно стирает черты,
лицо держит речь. Вначале ты долго кричишь,
читаешь стихи стихиям моря, ветра, песка, чайкам,
чей крик диссонансом в сеть ассонансов, в стих.
Так долго, что речь какофонией междометий
становится междуречьем, ты споришь, ты ходишь,
говоришь-говоришь, стекая в невнятицу звуков речи,
и последним кентавром-дифтонгом,
прокричав междуречью: «Я!», изменяешь себя.

С февраля по апрель

Сад Пиерийский слезами ли орошать
с февраля по апрель?
Иль перст уколов о шипы пиерийских роз,
капельку крови в дар принести
на пиру Мнемосины,
пусть не вздыхают суровые боги,
пусть десятой Сафо в перебранке Камен
Елене предскажет кончину зимы
и новой весны толчею
и смех гиперборейно.

Эфедра не Федре

В солнечных сандалиях по змеиной тропке,
соломенною шляпкой прерывая
хор крылышкующих кузнечиков
золотописьмом Гермеса.
В их полудневный плач и скрип
цикадами на цитрах тонких стеблей
эфедры, оплакавших не Федру,
жертву Ифигении – богине тавров диких,
в край северный, далекий,
с запоздавшей на тысячу ли ли весной,
в подарок: августа полдневный зной,
эфедры красных ягод, терпких
летаргией сухих и белых камней
возле понта, хозяйкой мест там чайка
на скале, где столько солнца,
что хватит и на тысячу ли северных столиц,
в подарок – и ящерок полдневный сплин
янтариками глаз – сверк в сверк.