Александр Образцов - Это Фивы. Роман со стихами в полстолетия

На груди, под мышками теплые остатки
Детской, тихой томности – томности белья.
Ночью кто-то ласковый, играя в прятки,
Все кружил, шушукался, снился и увял.

Ранец и пенальчик. Новые ботинки.
Пятерка по диктанту. Нарушений – нет.
С днем рожденья, мальчик! Сопки, школа, мама.
И всего-то навсего – девять лет.

Только стой, не думая, на крыльце, над двориком,
Над поселком, площадью, солнцем, сентябрем!
Знай себе помахивай золотым топориком
Первых, пряных, ласковых влюбленностей и дрем.

Поздней осени наименования –
Отрешенность и очарование.

Чуткость пауз, как чуткость кроны,
Ветра, тропок, прудов и склонов.

И упавшие навзничь здания,
И придуманное «до свидания».

Ах, придуманное «до свидания»,
Растворенное в мироздании!

Восхитительное бесчувствие,
От которого шаг до грусти,

Шаг до радости, воскресения,
До бессонницы, отупения,

Шаг до святости, до бесчестия,
До любого души предместия.

А-ах! Душа растянулась гармоникой…
Вразнобой, вразнобой – голоса! Голоса-а…
По ладам, по басам! По баса-ам…
А-ах!

Тихонько на крыльцо
Под вечер.
Горящее лицо
И речи.
Ах!

То часики стучат,
Не сердце.
Березыньки скрипят,
Не дверца…

Ах…

По ладам, по басам, по ладам…

Над иконкою бумажные цветы,
А лампадки уж в помине нет.
Рядом ходики качают с высоты
Медный счет лет, зим, лет…

Время ткет и не торопится давно.
Ни морщинки не прибавить, не отнять.
Только вот середь привычных снов
Вдруг приснится убиенный зять.

Только вот приедет в гости внук,
Громким смехом тени содрогнет.
Молоточком в сенцах – тюк, тюк, тюк –
Подобьет рассохшийся комод.

Залатает крышу у трубы.
Сухостой порубит на дрова.
Обрисует в шутку ход борьбы
На чемпионате, в классе «А».

Будет мыться, фыркать и стонать
У кадушки с дождевой водой.
Будет так светло напоминать
Год, бог память, девятьсот шестой!..

И, отведав водочки и щей,
Захмелеет, заплетет глаза…
Ох, какое множество вещей
Можно и проплакать и сказать!

И сквозь дымку заблестевших глаз
Комната повыше и людней,
Будто бы и впрямь в урочный час
Прошлое вдруг поселится в ней.

Внук уедет и опять без суеты
На ущербе крошечный просвет…
Тихо ходики качают с высоты
Медный счет лет, зим, лет…

Клеймит, клеймит заборы
Скучающий октябрь.
И норовит за ворот,
За пазуху, к локтям!

Запястья и лодыжки
В браслетах октября.
Румяных щек ледышки
Не пропадают зря.

Весь город в поцелуях
И пламени листов.
Ладонями протру я
Перила всех мостов!

Память, как старая нянька,
Все подает нараспев:
Злобу – не меньше, чем гнев.
Горечь – не больше, чем вспышку.
Вовремя снимет крышку,
Старая, старая нянька.

Генералу «ура!» прокричали.
Враз пропели в снегу каблуки.
Не от радости, не от печали –
Покраснели глаза от пурги.

Алость губ в сизой меди проснулась.
Что-то мерно твердил барабан.
Бодрость марша ушла и вернулась
Сквозь сплошной снеговой туман.

И печатая шаг. Печатая.
На минуту сомкнув сердца,
Шла четвертая рота. Пятая.
Огранив силуэт лица.

И мерещится в снежном вареве
Незнакомая та игра:
Уходящего боя зарево,
Бередящее кровь «ура».

Су – это пение вьюги,
Пьяных и злых затей.
Гроб – на веселом досуге
Мастер ночных фонарей.

Гребень повит первобытностью,
Вьется поземкою в ночь.
ЭЛЬ по шампанскому слитно с Ю –
Тройки хмельная дочь.

Лю, лю, лю – по-гусарски, по-саночьи.
Эй – заклинанья короче.
Зимней, зеленой, русалочьей,
Лунно-собольей ночью!

Надо ли, надо ли, надо ли?
Мах коренной под звоны.
Рада ли, рада ли, рада ли?
Жаркой, безвольной, сонной…