Ольга Краузе - Харьковская тетрадь. Стихи 2011–2016 гг.

нашим словом напророчен.
Только кто услышит нас?
Твой вулкан уже погас.
Мой в преддверие клокочет.

Мы горели на кострах,
нам свинец горячий в глотку
заливали. Но ни подкуп,
ни хула, ни смерти страх

не могли молчать заставить
тех, кто словом обречен
жить, дышать, свое плечо
над чужой бедой подставить.

Не иссякнет слов поток
струнный звон и бой тамтамов.
Мы из племени шаманов.
Брат мой, ты не одинок.

Когда-то давно по дороге, ведущей из дома,
куда-то туда, где я так еще и не бывала,
какая-то сила меня повела и я знала,
что больше уже не смогу жить никак по другому.

Какая-то сила лишила на веки покоя
и доля бродяжья судьбой моей распорядилась,
тянулась дорога и жизнь беспокойная длилась,
и песня струилась из сердца строка за строкою.

Я шла без оглядки на все, что в дороге теряла.
Ведь там, впереди, что-то новое приобреталось.
А если дорога в лесах и болотах кончалась,
я не унывала и новую тропку искала.

Я знала, что даже глухою звериной тропою
однажды я выйду на трассу и сяду в автобус.
Земля это просто огромный вертящийся глобус.
И если на ней не сидеть, не лежать, то легко я

спою эту песню и вы не устанете слушать.
Поскольку ни кто из вас там не бывал, привирая,
скользну синусоидой, чтоб извиваясь кривая
сплетала сюжет, задевая и радуя душу.

Когда мой поезд подойдет
к последней станции… Послушай,
чьи планы я тогда разрушу
кому тогда лицо мое

в безжизненном успокоеньи
придется гримом украшать?
Умелец, пьяница, левша
он если даже и колени

слегка согнет передо мной,
так только, чтоб поправить складки
у кружев савана, украдкой
снять с пальца перстень золотой,

который мама подарила,
а я в шалмане пропила.
Я ехала, а ты ждала,
и сидя у окна курила.

Я ехала опять домой
туда, где дом как будто мой.

Стоять и кричать на просторе,
и слушать, как эхо разносит
твой голос все дальше и дальше.
Так важно, так необходимо,
как воздух, как хлеб, как улыбка
от первого встречного,
мимо идущего.
Может все это и есть смысл жизни?

За гранью вселенной,
в неведомой нам планетарной системе,
какой-то придурок
вот так же стоит и орет ни о чем, глядя в небо.

И твой с ним дуэт
кому-то диктует волшебную песню.
Кто знает – откуда к нам песни приходят?
Наверно оттуда.

Катит в гору поклажу ишак.
Солнце жжет, кнут погонщика хлещет.
Но с горы ветер добрый и вещий
шепчет в уши. И знает душа,

что далёко, на этой горе
будет стойло и полная торба
отрубей. А покуда арба
тарахтит… Но к вечерней заре

он ее непременно дотащит
и напьется воды ключевой.
Жизнь – оглобли и в ней ничего
не бывает задаром. Уставший

тощий, старый, голодный ишак
это знает, молчит и не ропщет.
Скоро будет тенистая роща
алыча в роще той хороша.

Ноги сами пойдут скоро-скоро.
и погонщик отложит свой кнут.
И, когда все в округе уснут
Он её покорит, эту гору.

С седою мордой старый пес глухой, слепой,
при нашем доме сторож никудышный —
он еле ходит, много спит и громко дышит,
но он не лишний. Он для нас с тобой

как символ веры в преданность друзей —
не святочных, а в нищете и бедах.
Кто до конца был с нами, кто не предал,
а те кто нынче в уши льет елей,

когда мы снова в славе и чести —
пусть лебезят, мы знаем славы цену.
Спит верный пес, не ведая измены,
под мордой лапы дряхлые скрестив.

Ночь накрыла душным одеялом
Тихий двор, беседку с голубятней,
Птица неизвестная кричала
Все гортаней, злей и не понятней.

И гроза далекой канонадой
Медленно на город надвигалась,
И в глотке холодном лимонадном
Чувствовалась или так казалась

Горечь не свершившегося чуда,
И вина за то, что не сумела
Я его свершить. Стальной кольчугой,
Что блестит, начищенная мелом,