Влад Южаков - Личные вещи. Стихи

Когда его терпение иссякло,
И стало жить совсем невыносимо,
Он вышел из себя и по вселенной
Помчался вдаль мерцающей звездой.
А тело без него мешком обмякло
И виделось чужим и некрасивым.
И всё, что было, показалось бренной
И никому не нужной ерундой.

Внизу вокруг него кипели страсти:
Там в трубки телефонные орали,
И про уколы в сердце говорили,
И делали дыхание рот в рот.
А он парил в невиданном пространстве,
Пронизывая времени спирали,
И пребывал в нездешней эйфории.
Но всё ж вернулся, сделав поворот.

Пришел в себя, порылся торопливо,
Забрал в былом двенадцать точных строчек,
Шесть добрых слов, четыре главных встречи,
Пейзаж в окошке с видом на прибой,
И твой давнишний взгляд – ещё счастливый,
Внимательный, влюблённый и порочный.
И вышел вон. Теперь уже навечно.
И дверь прикрыл тихонько за собой.

Бахтиёра измучили странные сны:
Будто он дворянин, будто он генерал,
И ему император огромной страны
Поручает войну на Востоке. Ура!

Генерала в поход собирает жена:
«Это ужас – без ванны, в крови и в грязи…
Понимаю, какие гостинцы… Война!
Но подарок с изюминкой всё ж привези».

Оставляя на пыльных дорогах следы,
За колонной колонна шагают войска
В те края, где всегда не хватает воды,
Но в избытке верблюдов, жары и песка.

А когда впереди показались враги,
Под разрывы картечи и маты команд
Генерал направляет в атаку полки
И решительным штурмом берёт Самарканд.

Откупиться желает коварный эмир.
Генерал благороден, но грозен: «Шалишь!».
И везёт императору славу и мир,
А красотке-жене – самаркандский кишмиш.

Возвратившись в столицу, идёт во дворец —
Получать за победу разнос от царя.
Он мечтает спокойно поспать наконец,
А вельможи вокруг говорят, говорят…

Генералу пора, он глядит на часы,
Но какой-то зарвавшийся пьяный майор
Преграждает дорогу, топорща усы:
«Регистрацию мне предъяви, Бахтиёр!».

Он садится на койке в холодном поту.
За промёрзшими стёклами вьётся метель.
Он не может понять, отчего ерунду
Видит каждую ночь, утыкаясь в постель.

Бахтиёр обдаёт кипятком «Доширак».
Испарилась бесследно дворянская стать.
Он выходит из дома в четыре утра
И Дворцовую площадь идёт подметать.

Вроде, только вчера алым шёлком осины рдели,
А сегодня лишь кружевом чёрных ветвей качают.
Как мучительны ночи в холодной, пустой постели…
Раз опять до утра не уснуть, то хоть выпить чаю…

И она поспешила на кухню в ночной рубашке,
На конфорку поставила чайник и газ включила.
И достала из шкафа чудесной работы чашку —
Ту, что он в феврале подарил ей на годовщину.

Был фарфор удивительно тонок, почти прозрачен,
И блестел золотой ободок волоска не шире.
И неважно уже, кто тогда эту ссору начал,
Если нынче так пусто и тихо в большой квартире.

По каким океанам мотает её скитальца?
Сколько можно в подушку бессильно рыдать ночами?
И она всё крутила изящную чашку в пальцах,
И безмолвно пыхтел на плите полусонный чайник.

А когда телефон затрезвонил, в мгновенье ока
Тишину распугав, пустоту разорвав на части,
Чашка звякнула об пол, разбившись на сто осколков…
Может, люди не врут, утверждая, что это к счастью?

Он мякиш бросает на лёд с моста
И шёпотом жарко взывает: «Боже!
Как я ненавижу все эти рожи…
Я всех бы убил, чтоб начать с листа!

Какую бы я причинил им боль!
Дай, Господи, силы начистить морду
Любому из них, разнести всё к чёрту!».
И Бог отвечает: «Ну что ж, изволь…».

***
С утра потеплело, и снег раскис —
Тяжёлая, серая в комьях каша.
«Четвёртый, нас мочат! Где, сука, наши?!», —
По радиосвязи орёт танкист.

И слышит сквозь грохот: «Назад нельзя!
Тебе на подмогу послали роту!».
Он видит из люка скульптуры Клодта.
Он слышит: «Минута – чтоб мост был взят!».

На грязном мосту удивлённый конь
Таращит глаза на колонну танков —
Машины на Невский ползут с Фонтанки,
Нестройно ответный ведя огонь.