Олег Асиновский - Стихи

Их истомы пукают.
Громы от истом
по шатену стукают,
катятся потом.

Форсунку, не таясь,
белую, как роза,
африканский князь
снимет с паровоза.

Якобы тайком,
с форсункою вчера
он мучился в таком
паровозе сра —

ном. Ну и пусть
князь с себя снима
немку. Его грусть
Гитлер понима.

Акрида крылья поломала.
Ей-ей, в пустыннике она
не умирала, а дремала,
вертелась в сердце, как спина.

Увы спине, она вертелась.
Пустынник управлял спиной,
покуда сердцем его елась
акрида с крыльями. Длиной

крыла акридины своею
пустыннику вертели там,
где улыбнулся брадобрею
ширококостный Мандельштам.

Донор, как недонор
эвона куда
вспуганней, чем ворон
ускакал. Вода

с ворона темзючит.
Зеленого она
по-казачьи дрючит,
донора. Война,

погрозив недонору
с елисейских трав,
раздвигает ворону
Тауэр стремглав.

Йена запотела.
В Йемене душа
йенина из тела
брызнула, суша

землю заяпонскую.
Савская царица
йену возлетронскую
сплюнула, как птица.

Йена так заплюнулась
в ноговолоса,
что икра проклюнулась.
И взалкал Исса.

Гейшу на аэродроме
камикадзе по соломе,

как неадертальку
утянул под гальку.

Опосля по аэродрому
собирал он ртом солому,

словно в Угличе слюну
убиенного. Волну

языком подъемля.
Галечному внемля

шуму гашишиному,
пискнул по-мышиному.

Дог извил кольцом
хвост, пока в Янцзы
девушка с тунцом
опосля грозы

встала, вся в трусах
догу между лап.
А в ея усах
размножался краб.

Обомлев, в березняке
гебраистка с догом
говорит неязыке,
как еврей с небогом.

Баянист кнутом
на острове Мадейра,
словно животом
в храме баядера

щелкнет по перстам
босоногих двух
руц своих. Не там
десятичный дух

между двадцатью
пальцами снует.
А Христос к питью
язычок сует.

Идальго на песок
конского брусок

обронил мясца.
По бруску грязца

тленья убежит.
Золотой дрожит

у грязцы внутри
орган, будто три

сердца из слона
выскочили на

ангелов троих,
разлучая их.

Дохлячка руки на перила
вечор укладывает. Сила

перилья веет не от рук.
Мизинцы встали. Акведук

они собою, как заря
от позднерусского царя

загородили не вечор.
Царь белокур. Власы на чер —

ном дереве перил,
покуда он не закурил,

мизинцев аромат сосут,
святодохлячкиных в сосуд.

Лакомится белым
пифия платком,
кисти загорелым
чистит коготком.

Воздух подноготный
позади слюны
делается плотный.
Пифия штаны

белые снимает.
Греческий матрос
вкусные ломает,
как хлеба Христос.

Фрейлина рычит.
Лошадь ее мчит,

голую купать.
Выкупала. Встать

помогла с колен
тленных. Дабы тлен

из коленок двух
по воде, как дух

над землей носясь,
с лошадиных грязь

четырех копыт
опрокинул в быт.

Трехлетка семги на горах
красива ангельски, как прах

неудалого феодала.
Беспрашная не увядала,

нательная его рубаха.
Чернорубашечная птаха

на феодалий сеновал
летя выкакивать овал,

увы, выкакивала круг
косцу на темя. Ейных мук

трехлетка семги не вкуся,
икру под сердцем не нося.

Убитый спит, как неубитый.
У него одна рука.
Из руки торчит сердитый,
перст живучий. Перст обка —