Екатерина Полянская - Воин в поле одинокий

И вспоминали чистые и нежные,
Кто и кого для вечной жизни спас,
И радостные крылья белоснежные
Всё дальше уносили их от нас.

И только лишь один, совсем неопытный,
Как двоечник, оставшись не у дел,
В своём углу о нас молился шёпотом
И души наши грешные жалел.

Брести вперёд по выбоинам, по
Раскисшей грязи, смёрзшемуся салу
Из гололёда — вьючною тропой
Бездумно, безнадёжно и устало.

Брести вперёд, не думая уже:
Куда? Зачем? — с авоськами, с кошёлкой,
Вороной ковыляя по меже,
В пыли теряясь ржавою иголкой.

С рождения до самого конца,
За шагом шаг — всё дальше и бездомней.
Отечество…
Не ведаю отца.
Прости меня… Не ведаю… Не помню…

Чай с вишнёвым вареньем — о Господи, счастье какое, —
Розовеет окно за дремотными складками штор,
Добродушнейший чайник лучится теплом и покоем,
Тихо звякает ложечка о мелодичный фарфор.
Чай с вишнёвым вареньем — о Господи, хоть на минуту
Задержи, не стирай эту комнату, штору, окно —
Неизведанный мир, детский образ чужого уюта,
Недосмотренный сон, дуновение жизни иной.

А по такой погоде — только пить,
И о пропавшей жизни тихо плакать,
И бормотать, что под Крещенье слякоть
Лишь только в наказанье может быть.

Мешать в стакане пьяную слезу
С какой-нибудь дешёвой горькой дрянью,
Пить за любовь, прощенье и прощанье,
За каждое бревно в своём глазу

И морщиться. И наконец устать
От самого себя — безмерно, страшно…
Сегодняшний день спутать со вчерашним
И с чертовщиной — ангельскую рать.

А утром еле веки разлепить,
Зевая, потащиться на работу,
В автобусе пихнуть локтём кого-то
И злобно буркнуть: «Надо меньше пить!».

Вместе с белою звонницей древней
Церковь спряталась в самом низке,
От холмов, от полей, от деревни,
Убежав к обмелевшей реке.

И, быть может, поэтому только
На земле уцелела она —
В груду мусора, в хаос осколков,
В облак пыли не превращена.

Схоронившись под влажною сенью,
Под отчаянным взмахом креста,
Всё, мне кажется, ищет спасенья
Та испуганная красота…

Непривычною нежностью знобкой
Дрогнет сердце, когда пред тобой
Улыбнётся печально и робко
Меж берёз — куполок голубой.

Там, где нужно плакать, я шутила.
Да ещё, к тому же, слишком зло.
Что тут скажешь? — «Господи помилуй!»
Мне заменит весь молитвослов.

Пусть не так, как должно, я сумела
Веру и надежду сохранить,
Но в узлы вязалась то и дело
Жизни неотбеленная нить.

И врезалась, раня и тревожа,
Заставляя крепче сжать кулак.
Что ж просить о милости?.. И всё же
Буди милосерден — просто так.

Обратите внимание: крепость слегка в стороне
От посёлка. Вы знаете, кажется мне,
Расстояние — благо обоим. Оно неспроста,
Разделяя, хранит слишком разные эти места.

Вот — ворота, вот — мост, но разрушен последний пролёт,
И прогулочным шагом сюда ни один не войдёт.
Вот — бревно над пролётом, последним пролётом моста.
Но как шатко оно! А под ним — пустота, пустота…

Но в стене есть пролом, а точней — безопаснейший лаз,
Это годы пробили здесь брешь. Очевидно — для нас.
Вот — бойницы, вот — башни. Не правда ль, внушительный вид?
Что внутри? — ничего. Время здесь не течёт, но кружит,

Завихряясь в ложбинах, меняя свой путь каждый раз,
Не делясь на «вчера» и «сегодня», «потом» и «сейчас»,
Проникая вовнутрь через каждую трещину, щель…
Нет, часы вам не врут. Но отсчёт здесь другой вообще.

Двор меж грудами сора крапивой так густо зарос,
Будто кто-то посеял. И может возникнуть вопрос:
Отчего после нас остаётся крапива, крапива одна.
Нет, ещё — бузина. Оглянитесь же — вот и она.

Это — церковь. Конечно, креста вместе с куполом нет.
Ни свечей, ни икон. Только свет, только воздух и свет.
Вот — остатки погоста, они различимы едва.
На обломке плиты ещё можно нащупать слова

И прочесть по складам: «…приидите ко Мне все тружда…» —
По неровному сколу, чернея, кривится звезда.
Плоть работает в поте. И всё-таки трудится — дух.
Если голос возник, значит, должен возникнуть и слух.