Елена Крюкова - Сотворение мира

Подходили прощаться. И ложью речей,
Как водою студеной, его омывали…
Он с улыбкой лежал. Он уже был ничей.
Он не слышал, чьи губы его целовали.

Гордо с мамой сидели мы в черных платках.
Из-под траура — щеки: тяжелое пламя.
И отец, как ребенок, у нас на руках
Тихо спал, улыбаясь, не зная, что с нами…

Нет, он знал! Говорила я с ним как во сне,
Как в болезни, когда, лишь питьем исцелимый,
Все хрипит человек: — Ты со мной, ты во мне, —
И, совсем уже тихо: — Ты слышишь, любимый?..

А потом подошли восемь рослых мужчин,
Красный гроб вознесли и на плечи взвалили.
И поплыл мой отец между ярких картин —
Будто факел чадящий во тьме запалили.

Его вынесли в снег, в старый фондовский двор.
И, как в колокол, резкий рыдающий ветер
В медь трубы ударял!
И валторновый хор
Так фальшивил,
что жить не хотелось на свете.

…Прости, прости же, дочь. Ты положила
Туда — с собой — бутылку да икону…
И вот лечу, лечу по небосклону
И плачу надо всем, что раньше было.

И больше до тебя не достучаться.
А лишь когда бредешь дорогой зимней
В дубленочке, вовек неизносимой, —
Метелью пьяной близ тебя качаться.

Я вижу все: как входишь в магазины
И нищую еду кладешь рукою
В железную и грязную корзину,
Плывя людскою гулкою рекою.

Я вижу все — как бьет отравный ветер
Тебя, когда идешь ты узкой грудью
Насупротив такого зла на свете,
Что легче камнем стынуть на распутье.

Я вижу, как — осанистей царицы —
Ты входишь в пахнущие потом залы
Золотоглавой, смоговой столицы,
Которой всех поэтов было мало!

Но слышу голос твой — браваду улиц,
Кипение вокзалов, вой надгробий —
Когда гудишь стихами, чуть сутулясь,
Ты, в материнской спавшая утробе!

О дочь моя! Да ты и не святая.
Клади кирпич. Накладывай замазку.
Пускай, немой, я над землей летаю —
А ты — мои голосовые связки.

Так спой же то, что мы с тобой не спели:
Про бубен Солнца и сапфиры снега,
Про вдовьи просоленные постели,
Про пьяного солдатика-калеку,

Про птиц, что выпьют небеса из лужи,
Пока клянем мы землю в жажде дикой,
Про рубщиков на рынке — и про стужу,
Где скулы девки вспыхнули клубникой,

Про поезда — верблюжьи одеяла
Повытерлись на жестких утлых полках! —
Про то, как жить осталось очень очень мало
В крутой пурге, — а ждать уже недолго, —

Про то, как вольно я летаю всюду,
Бесплотный, лучезарный и счастливый, —
Но горя моего я не забуду,
И слез, и поцелуев торопливых!

Твоих болезней, скарлатин и корей.
Глаз матери над выпитым стаканом.
Земного, кровяного, злого горя,
Что никогда не станет бездыханным.

И в небесах пустых навек со мною
Искромсанная тем ножом холстина
И мать твоя
над рюмкой ледяною,
Когда она мне все грехи простила.

И только грех один…

Вода — изумрудом и зимородком,
И длинной селедкой — ронская лодка,
И дымной корзиной — луарская барка.
Парижу в горжетке Сены — ох, жарко.

В камине камня трещит полено —
Пылает церковь святой Мадлены,
Швыряет искры в ночку святую…
Париж! Дай, я Тебя поцелую.

Я всю-то жизнешку к Тебе — полями:
Где пули-дуры, где память-пламя,
Полями — тачанок, таганок, гражданок,
Где с купола — жаворонок-подранок…

Бегу! — прошита судьбой навылет:
Нет, Время надвое не перепилит!
Рубаха — в клочья?!.. — осталась кожа
Да крестик меж ребер — души дороже…

Бегу к Тебе — по России сирой,
Где вороном штопаны черные дыры,
Где голод на голоде восседает,
А плетью злаченою погоняет!

Ты весь — бирюза меж моих ладоней.
Сгорела я за Тобой в погоне.
И вот Ты у ног, унизан дождями,
Как будто халдейскими — Бог!.. — перстнями…

А я и не знаю — что делать девке?
Забыла русские все припевки.
Лежишь, в мехах дымов, подо мною?! —
Валюсь Тебе в ноги — сковородою —

Где в стынь — расстегаи, блины, форели!
Где реки — в бараньих шкурах метелей!
А елки!..а зубья кровавых башен!..
Париж, наш призрак велик и страшен,

Наш призрак — выткан по плащанице
Снегов — кровоточащей багряницей:
На рельсах, скрепленных звездой падучей,
Мужик — лоб во проволоке колючей…