Елена Крюкова - Сотворение мира

И по медному телу, пылая, масло пота течет,
Драгоценное мирро: губами и пей, и ешь, —
И сладчайшие: лоб, колени, грудь и живот —
Есть для смертного мира — зиянье, прореха, брешь

Во бессмертие.
Руку мне поклал на хребет —
На крестец — и жесточе притиснул к себе, прижал.

Ты не плачь, мой кандальник, страдальник.
В Индии храм Кандария есть.
Там тысячи лет
Мы все так же стоим: сверкающий ты кинжал,

Драгоценные ножны я, изукрашенные бирюзой.
…Изукрашенные чернью, смолью, ржою и лжой,
Вдосталь политые дождями,
усыпанные звездой и слезой,
Две живых, дрожащих ноги,
раздвинутых пред твоею душой.

Да, не царица. Господи, прости.
Да, не царица.
И фартук — масленный. И было из горсти
Наесться и напиться.

А мир — жестокий, многотрубный смрад
Над сараюшкой.
И в том бараке всякий смерд был рад
Чекушке и горбушке.

Бывала рада я… Чему? Кому?!
Издохла жалость
Кощенкой драной. К милому — в тюрьму
Я наряжалась:

Пред мыльным зеркалом, в испарине — серьгу,
Ушанку-шапку:
Лиса убитая!.. — и живо, на бегу
Скидая тапки,

Сухие лытки всунуть в раструбы тепла,
Слепого жара… —
О, как в тех катанках я Ангарой текла,
К тебе бежала!

О, как те валенки впечатывали след
В слепящий иней,
В снег золотой и наст, от горя сед,
И в густо-синий

Сугроб перед тюрьмой, где плакал ты,
Вцепясь в решетки, —
Глянь, я внизу!.. А там, за мной — кресты
И купол кроткий!..

А там, за мной, — горит широкий мир
Сребряным блюдом!
И Солнца сладко яблоко! Вот пир —
Я в нем пребуду

Хозяйкой ли, прислугой — все одно!
Убил?! Замучил?!.. —
Я хлеб тебе сую через окно —
Звездой падучей!

Ни палачей, ни жертв, ни судей нет.
Мы — дети Божьи.
К тебе по блюду я качусь — багрян-ранет:
По бездорожью

Острожному, по саблям голых пихт,
По свадебным увалам,
По льдяным кораблям, где штурман зябко спит
У мертвого штурвала,

По мощным сионым круглых, пламенных снегов
Из зимней печи, —
Мокра, как мышь, под шубой на бегу, — к тебе, Любовь,
К тебе, далече!

К тебе!.. — и наплечать — не дожила.
Не добежала.
В дырявых катанках близ царского стола
Мешком упала.

А мир сверкает!.. блюда новые несут
И серебра и злата!.. —
А я лежу ничком, и слезы все текут,
Как у солдата,

Когда в окопе он… — и, валенки мои,
Мои зверятки… —
Заштопать, залатать… — и снова — до Любви:
Марш — без оглядки —

Через дымы, чрез духовитый смог,
Через гранит тюремной кладки —
Чтоб напоследок, у острога, одинок,
Меня узрел ты на снегу… — вперед, зверятки…

Этот мир — чахлый призрак. Бесплотный, костлявый.
Люди, чуть съединившись, опять разрывают уста.
И бегут, будто в астме дыша, и спеша — Боже правый! —
Во бензины автобусов, на поезда…

Вот и ты убегаешь. И пальто твое я проклинаю,
Потому что не руки вдеваешь в него, а такую тоску,
Что страданья больней, чем прощанье, я в мире не знаю,
Хоть прощаться привыкли на бабьем, на рабьем веку!

И бежишь. И бегу.
И от нас только запах остался —
Вкруг меня — запах краски,
Вкруг тебя — запах модных дурацких духов…
Эх ты, призрачный мир!
Под завязки любовью уже напитался.
Мало всех — прогоревших, истлевших — людских потрохов?!..

Но, во смоге вонючем спеша на сиротский, на поздний автобус,
Шаря семечки мелочи,
Ртом в чеканку морозных узоров дыша,
Будем помнить: разлука — то мука во имя Живого, Святого,
Что не вымолвит куце, корежась, живая, немая душа.

Алмазоносной, хрусткой, грозной печью
Горят снега вокруг того жилья…

Наедине с тобой, с родимой речью —
О мой отец, дочь блудная твоя.
Там, на погосте с луковицей яркой, —
Лишь доски да прогорклая земля…
Ты дал мне жизнь и живопись — подарком:
Сухим огнем, когда вокруг — зима.
Давились резко краски на палитру.
И Космос бил в дегтярное окно.
Бутылка… чайник — бронзовою митрой…
То натюрморт, любимый мной давно…
О, Господи!.. Что светопреставленье,
Когда, вдыхая кислый перегар,
Глядела я, как спал ты в ослепленье
Ребячьих слез, идущих, как пожар?!..
А мать, застлав убогие постели
И подсчитав святые пятаки,
С твоих картин стирала пыль фланелью,
И пальцы жгли ей яркие мазки!
Ты спал среди картин, своих зверяток,
Своих любовниц, пасынков своих,
И сон, как жизнь, и длинен был, и краток,
И радостен, как в голод — нищий жмых,
И страшен, как немецкая торпеда,
Как ледовитый, Северный, морской
Твой путь, когда вся живопись — Победа,
А вся любовь — под палубной доской!..
Малярство корабельное! Мытарство
Пожизненное! Денег снова нет
На краски…