Вячеслав Евдокимов: Белая Лебедушка [сборник]

Ростком из груды вверх пробиться
И зацвести, дарить плоды,
Из клетки выпорхнуть вон птицей,
Защебетать на все лады!

О, да! Вновь звук! И он реальность!
То детский плачик слышен стал,
Как мёд средь горечи и пряность,
Как эликсиров всех бокал!

Ребёнок силился из груды
Печальной вызволиться прочь…
И смог! Хвала усильям, чуду.
Была то девочка и дочь

Той, что, растерзанна, лежала
Вблизи головушки своей…
Ребёнок плакал, звал немало,
Полз, содрогаясь всё сильней,

От мрака, страшного до жути,
И, вдруг наткнувшись, на что хоть,
Впадал вмиг в обморок, по сути,
Не в силах страх свой побороть…

От потрясений этих диких
Вон поиссякли струи слёз,
Плач захирел и стихли крики,
Глаза, круглее всех колёс,

Уж больше вовсе не моргали,
Вперёд уставясь только лишь…
Ползти! Ползти отсюда в дали,
Где жизнь и свет, не мрак и тишь!

Да! Отошла уж дочь от взрыва
Гранаты, бросил что солдат
Со злости, ярости разлива,
Очнулась, чтоб покинуть ад…

Спасибо маме, что прикрыла
Её собою в этот взрыв,
Всегда с ней было сладко, мило,
Заботы, неги был наплыв…

Теперь одна во мраке ночи…
Но вдруг узрела огонёк!
К нему! К нему, что было мочи,
Вмиг устремилась! Светлячок

То опустился с неба тихо,
Быть, может, ветерок занёс.
Он! Он спасение от лиха,
Осуществленье дум и грёз.

К нему! К нему дитя стремится,
За ним спешит всё вдаль и вдаль…
Порыв оплатится ль сторицей,
Уймёт ли страх он и печаль?

Но тут — одна лишь в мире сила
Неиссякаемая есть
На то — вдруг мать зашевелила —
И этой силе слава, честь! —

Окровавлёнными руками
И распростёрла их вослед,
Как бы взывая дочку к маме
Вернуться, не было чтоб бед!

Беззвучно мёртвыми губами
Взывала также голова,
Навек сомкнутыми глазами
Стремилась вслед, как бы жива…

Ввек в матерях Устав прописан:
В любви, заботах жить — их долг,
Урчать, ласкаться, будто киса,
Тогда лишь в детях будет толк.

Но все усилия напрасны
Её к себе дитя вернуть…
Ползёт, стремится та в опасный
За Светлячком призывный путь,

Чтоб быть от жути дальше, дальше,
Как нить, влекомая иглой!
Но сил уж нет, и черепашьи
Движенья стали в тьме презлой…

Но вот покинут ад разбоя,
Где был жестокий жизни срез,
И в высоченный пред собою
Дитя вползло шуршащий лес…

Но здесь своя опасность, страхи:
Вокруг мерцанье чьих — то глаз
И визги, писки, звери, птахи —
От них беды жди и проказ!

И по лицу хлестали ветки,
По тельцу голому, спеша,
Скользили гады, рядом — детки,
Что дыбом волосы! Душа

От жути этой содрогалась,
Веля шарахаться вон прочь!
Прижаться б к маме, хоть на малость,
Чтоб страх утих, — мечтала дочь…

Кровоточило и зудело,
Распухло, ставши не своим,
Шипами жаленное, тело,
Впивался гнус, не уловим,

И уж хотелось крепко — крепко
Глаза зажмурить, съёжась в ком,
Как вдруг взглянул в них… зверь прецепко,
Достиг её одним прыжком!

Он был огромен, силой знатен,
Ужасен пасти был оскал,
Клыков вид острый, неприятен…
— Мала добыча!.. — проворчал… —

Фу! — он поморщился сначала, —
Да ты, глазам не верю, Тэй?
Вмиг разорвать тебя пристало
Клыков безумством и когтей!

— Твой шерсти цвет в том подтвержденье
На голове, Луна как, бел.
Не наша ты, то без сомненья! —
И растерзал бы уж и съел,

Да, всё ж принюхавшись по — чутче,
Опешил, гнев свой усмиря,
И грозовой не стал уж тучей:
— Прости, младенец! Взъелся зря…

И понял он, вздохнувши тяжко,
Какая ей далась судьба…
И, чудо, выжила, бедняжка!
Хоть шла вкруг жизней молотьба…

Вот потому и поседела,
Ещё не сделав и шажка…
Она ж, добро почуя, смело
К нему прильнула, зря дружка…

И зверь, огромный, полосатый,
А это Тигр всесильный был,
Её, вдруг нежностью объятый,
Лизнул, смиря свирепый пыл,

И всю — всю вылизал, слюною
Обеззаразив тяжесть ран, —
Как санитар он был средь боя,
Спеша со смертью на таран!

Дитя, его теплом согрето,
К нему прижавшись, стихло враз…
Его стерёг он до рассвета,
Сам не сомкнувши острых глаз.