Владимир Маяковский - Стихотворения (1922 - февраль 1923)

Есть слова иностранные.

Иные

чрезвычайно странные.

Если люди друг друга процеловали до дыр,

вот это

по-русски

называется - мир.

А если

грохнут в уха оба,

10 и тот

орет, разинув рот,

такое доведение людей до гроба

называется убивством.

А у них -

наоборот.

За примерами не гоняться! -

Оптом перемиривает Лига Наций.

До пола печати и подписи свисали.

Перемирили и Юг, и Север.

20 То Пуанкаре расписывается в Версале,

то -

припечатывает печатями Севр.

Кончилась конференция.

Завершен труд.

Умолкните, пушечные гулы!

Ничего подобного!

Тут -

только и готовь скулы.

- Севрский мир - вот это штука! -

30 орут,

наседают на греков турки.

- А ну, турки,

помиримся,

ну-ка! -

орут греки, налазя на турка.

Сыплется с обоих с двух штукатурка.

Ясно -

каждому лестно мириться.

В Мирной яри

40 лезут мириться государств тридцать:

румыны,

сербы,

черногорцы,

болгаре...

Суматоха.

У кого-то кошель стянули,

какие-то каким-то расшибли переносья -

и пошли мириться!

Только жужжат пули,

50 да в воздухе летают щеки и волосья.

Да и версальцы людей мирят не худо.

Перемирили половину европейского люда.

Поровну меж государствами поделили земли:

кому Вильны,

кому Мёмели.

Мир подписали минуты в две.

Только

география - штука скользкая;

польские городишки раздарили Литве,

60 а литовские -

в распоряжение польское.

А чтоб промеж детей не шла ссора -

крейсер французский

для родительского надзора.

Глядит восторженно Лига Наций.

Не ей же в драку вмешиваться.

Милые, мол, бранятся -

только... чешутся.

Словом -

70 мир сплошной:

некуда деться,

от Мосула

до Рура

благоволение во человецех.

Одно меня настраивает хмуро.

Чтоб выяснить это,

шлю телеграмму

с оплаченным ответом:

"Париж

80 (точка,

две тиры)

Пуанкаре - Мильерану.

Обоим

(точка).

Сообщите -

если это называется миры,

то что

у вас

называется мордобоем?"

[1923]

Обшаркан мильоном ног.

Исшелестен тыщей шин.

Я борозжу Париж -

до жути одинок,

до жути ни лица,

до жути ни души.

Вокруг меня -

авто фантастят танец,

вокруг меня -

10 из зверорыбьих морд -

еще с Людовиков

свистит вода, фонтанясь.

Я выхожу

на Place de la Concorde {*}.

{* Площадь Согласия (франц.).}

Я жду,

пока,

подняв резную главку,

домовьей слежкою умаяна,

ко мне,

20 к большевику,

на явку

выходит Эйфелева из тумана.

- Т-ш-ш-ш,

башня,

тише шлепайте! -

увидят! -

луна - гильотинная жуть.

Я вот что скажу

(пришипился в шепоте,

30 ей

в радиоухо

шепчу,

жужжу):

- Я разагитировал вещи и здания.

Мы -

только согласия вашего ждем.

Башня -

хотите возглавить восстание?

Башня -

40 мы

вас выбираем вождем!

Не вам -

образцу машинного гения -

здесь

таять от аполлинеровских вирш.

Для вас

не место - место гниения -

Париж проституток,

поэтов,

50 бирж.

Метро согласились,

метро со мною -

они

из своих облицованных нутр

публику выплюют -

кровью смоют

со стен

плакаты духов и пудр.

Они убедились -

60 не ими литься

вагонам богатых.

Они не рабы!

Они убедились -

им

более к лицам

наши афиши,

плакаты борьбы.

Башня -

улиц не бойтесь!

70 Если

метро не выпустит уличный грунт -

грунт

исполосуют рельсы.

Я подымаю рельсовый бунт.

Боитесь?

Трактиры заступятся стаями?

Боитесь?

На помощь придет Рив-гош {*}.

{* Левый берег (франц.).}

Не бойтесь!

80 Я уговорился с мостами.

Вплавь

реку

переплыть

не легко ж!

Мосты,

распалясь от движения злого,

подымутся враз с парижских боков.

Мосты забунтуют.

По первому зову -

90 прохожих ссыпят на камень быков.

Все вещи вздыбятся.

Вещам невмоготу.

Пройдет

пятнадцать лет

иль двадцать,

обдрябнет сталь,

и сами

вещи

тут

100 пойдут

Монмартрами на ночи продаваться.

Идемте, башня!

К нам!

Вы -

там,

у нас,

нужней!

Идемте к нам!

В блестеньи стали,

110 в дымах -

мы встретим вас.

Мы встретим вас нежней,

чем первые любимые любимых.

Идем в Москву!

У нас

в Москве

простор.

Вы

- каждой! -

120 будете по улице иметь.