Николай Гоголь - Ганц Кюхельгартен

Опыт всех этих изучений обнаружил недостаточность биографического анализа для выяснения вопроса о времени создания «Ганца Кюхельгартена». Сопоставления с эпистолярными материалами убеждают, что датировка идиллии 1827 годом вполне допустима, хотя, базируясь на них, ее можно с равным основанием отнести и к 1828 и к началу 1829 года. Следовательно, возможность авторской мистификации в дате ими отнюдь не исключается.

Не внесло ясности в вопрос о датировке и обследование источников идиллии. Уже Кулиш (в «Опыте биографии Н. В. Гоголя») отметил, что образчиком для «Ганца Кюхельгартена» послужила идиллия Фосса «Луиза» (1783–1784), которую Гоголь мог читать в переводе П. Теряева: «Луиза, сельское стихотворение в 3 идиллиях. Соч. Ивана Фосса». СПб., 1820. В позднейшей литературе, продолжившей наблюдения Кулиша, было установлено, чем именно воспользовался молодой автор в идиллии Фосса (образ старого пастора, сентиментальная обрисовка сельского бюргерского быта). Однако, в «Ганце Кюхельгартене» гораздо сильнее проступают элементы романтической поэмы, чем сентиментальной идиллии, и подражание Фоссу сочетается в ней с несомненным воздействием Байрона, Шатобриана и Жуковского («Теон и Эсхин», баллады). Наконец, с особенной силой проявилось в «Ганце Кюхельгартене» пушкинское влияние, влияние всей поэтической системы Пушкина в целом. Что касается до отдельных сопоставлений, то они ведут преимущественно к «Евгению Онегину», к главе 5 и 6 романа. Сопоставлялись сон Луизы (в картине X) со сном Татьяны, описание могилы пастора (в картине XVI) с описанием могилы Ленского. Указывалось на большую близость эпилога поэмы к «Посвящению» к «Полтаве». Пятая глава «Евгения Онегина» появилась в печати 1 февраля 1828 г., шестая — в марте 1828, «Полтава» — в марте 1829. Однако и эти сопоставления, если признать их основательность, не решают вопроса о датировке «Ганца Кюхельгартена». Единственное заключение, которое из них можно сделать, сводится к тому, что Гоголь перед сдачей идиллии в печать пересматривал и дорабатывал ее текст.

Книжка «Ганц Кюхельгартен», помеченная цензурным разрешением от 7 мая 1829 г., вышла в свет в июне того же года (см. в «Московских Ведомостях» от 27 июня объявление о продаже у Ширяева книжки В. Алова, «полученной на сих днях из Петербурга»). В обращении она оставалась до конца июля. Под влиянием отрицательных отзывов Н. Полевого в «Московском Телеграфе» и анонимной рецензии в № 87 «Северной Пчелы» от 20 июля, Гоголь, по свидетельству Кулиша, «тотчас же в сопровождении верного своего слуги Якима отправился по книжным магазинам, собрал экземпляры, нашел в гостинице нумер и сжег все до одного» («Отечественные Записки» 1852, № 4, отд. VIII, стр. 199). Сожжение произошло, очевидно, как предположил Н. С. Тихонравов, после 20 июля, то есть после второго печатного отзыва: «Оно совпадает по времени с внезапным решением Гоголя ехать за границу, — решением, о котором он уведомлял свою мать 24 июля» (Соч., 10 изд., V, стр. 542).

Сохранившиеся от истребления немногочисленные экземпляры отдельного издания «Ганца Кюхельгартена» представляют собою величайшую библиографическую редкость. В настоящем издании идиллия воспроизводится по экземпляру, хранящемуся в Государственной Публичной Библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, в Ленинграде, под шифром 840/71.

Первым печатным отзывом о «Ганце Кюхельгартене» была неодобрительная рецензия Н. Полевого в «Московском Телеграфе» (1829, № 12). «Издатель сей книжки, — писал рецензент, — говорит, что сочинение г-на Алова не было предназначаемо для печати, но что важные для одного автора причины побудили его переменить свое намерение. Мы думаем, что еще важнейшие причины имел он не издавать своей идиллии. Достоинство следующих пяти стихов укажет на одну из сих причин:

Заплатою таких стихов должно бы быть сбережение оных под спудом».

Суждения другого рецензента, в «Северной Пчеле» (1829, № 87 от 20 июля), в общем совпадают с отзывом Н. Полевого: «В сочинителе заметно воображение и способность писать (со временем) хорошие стихи, ибо издатели говорят, что „это произведение его восемнадцатилетней юности“; но скажем откровенно: сии господа издатели напрасно „гордятся тем, что по возможности споспешествовали свету ознакомиться с созданием юного таланта“. В „Гансе Кюхельгартене“ столь много несообразностей, картины часто так чудовищны, и авторская смелость в поэтических украшениях, в слоге и даже в стихосложении так безотчетлива, что свет ничего бы не потерял, когда бы сия первая попытка юного таланта залежалась под спудом. Не лучше ли б было дождаться от сочинителя чего-нибудь более зрелого, обдуманного и обработанного». Лишь третий и последний критик, О. М. Сомов, в «Обозрении российской словесности за первую половину 1829 года» («Северные Цветы» на 1830 год, стр. 77–78), нашел для автора слова поощрения: «В сочинителе виден талант, обещающий в нем будущего поэта. Если он станет прилежнее обдумывать свои произведения и не станет спешить изданием их в свет тогда, когда они еще должны покоиться и укрепляться в силах под младенческою пеленою, то, конечно, надежды доброжелательной критики не будут обмануты».