Ион Деген - Из военных стихов

Носитель утопических идей
Услышал глас Всевышнего однажды:
— Держи Голаны, глупый иудей
Держи покрепче, иль умрёшь от жажды.
Брезгливо отмахнулся утопист.
Его сомненье никогда не гложет.
Он знает, — ведь на то он атеист, —
Что голоса такого быть не может.
От этих маловодных берегов
Я вознести свою молитву смею:
— Спаси, Господь, о нет, не от врагов,
Спаси страну от глупых иудеев.

В Хевроне нет сверкающих дворцов.
В Хевроне получают наши дети
В наследство лишь могилы праотцев —
Наследье четырёх тысячелетий.
Угрюмый камень, пыльная полынь,
Здесь жаждет крови Амалек, зверея.
И всё ж одна из четырёх святынь
Хеврон, как встарь, поныне для еврея.
Но может на святыню наплевать,
Тот, для кого она предмет сатиры,
Готовый променять отца и мать
На тень воображаемого мира.
«Шалом ахшав!» [2] Шалом ахшав (иврит) — мир сейчас. Название крайне Пацифистского движения в Израиле В слепую. В круговерть.
Наивно веря в совесть мировую.
Так верили идущие на смерть,
Что их ведут помыться в душевую.

Синая мёртвый тягостный пейзаж.
Безжизненный. Безводный. Обожжённый.
И вдруг, как фантастический мираж,
Ямит вставал, в пустых песках рождённый.
Струясь сквозь пальмы, солнечный поток
Ласкал узор дорожек и газоны.
В цветах у моря дивный городок,
Насквозь весельем детским напоённый.
Не просто городок — рубеж, барьер
Для всех на нашу землю претендентов.
Сейчас для них желательный пример.
Он сделался опасным прецедентом.
Ямит… Как по тебе душа болит!
Сочувственные вздохи доброхотов.
До основанья снесенный Ямит —
Автограф близоруких идиотов.

Своим названьем древность воскресив,
Ты ярко юность олицетворяешь.
С твоих высот я вижу Тель-Авив,
Который ты собою защищаешь.
В горах бассейн — весёлый водоём.
Купаются дома в потоке света.
И зреет в скромном колледже твоём
Росток шестого университета.
Чего же вдруг тревога? Как не знать
Твоих творцов и поселенцев кредо?
Но только бы тебя не потерять,
Как потеряли многие победы.

В Египте вспомнил я свою войну
Не потому, что с нами по соседству
Звериной злобы ощутил волну,
Не потому, что видел море бедствий,
А потому война явилась мне
В стране, лениво тлеющей на старом,
Что даже ночью в беспросветной тьме
Водители не зажигают фары.

Как яйцеклетке на процессе алиби,
Как морю Мёртвому нужны тюлень и морж,
Так Тель-Авиву очень нужен Алленби,
Иерусалиму — по зарез — Кинг Джордж
Казалось, что привычен, но ограбленным
В своей стране я ощутил себя, еврей,
Когда назвали в Тель-Авиве «Площадь Рабина»,
Похерив прошлое — Израильских царей.
Назвать бы улицу, без имени которая,
Иль вместо Алленби, резоннее вдвойне,
А не оплёвывать своей страны историю,
Благодаря которой мы в своей стране.
Правители, что в наказанье даны нам,
Вдруг назовут, израильтян не удивив,
В столице улицы Петлюрами, Богданами
И парком Сталина украсят Тель-Авив.

Солгал великий Микеланджело.
Он Библию знал основательно.
Но мрамор кое-где подлаживал
В угоду публике влиятельной.
Он знал: у них по их конвенции
С восьмого дня препуций срезанный.
Но католической Флоренции
Давид угоден необрезанный.
И потому фальсификация
Обнажена, не под покровами.
Такая вот евреи нация —
Оболганы и обворованы.

Уменье ли абстрактно рассуждать?
Иль на упрямстве он замешан круто?
Или терпенье в катастрофах ждать?
Не лучший он.
Но избран почему-то.
Не примитивных идолов парад.
Творец — абстракция.
Творец — идея.
И то, что Е равно эМ Цэ квадрат,
Открылось взору мудрого еврея.

Надеюсь, Б-же, ты меня простил.
В традициях еврейских не воспитан,
Я, грешный, в день печали не постил,
Хоть болью поколений был пропитан.
Ведь будь я средь двенадцати в тот час,
Стоял бы как Иошуа и Калеб.
Не убывали трусы среди нас,
А после пост с повинной отбывали.
В шесть дней евреями повержен враг,
Но грех неверья — помутненье взора.
С Аль-Аксы сняли вдруг израильский флаг
По подлому приказу мародёра.
Давным-давно пора нам поумнеть.
Он терпелив, но может хлопнуть дверью,
Устав прощать и без конца терпеть
Позорное еврейское неверье.
Потомки древних иудеев,
Тех,
В крови которых завелась отрава,
Постим и просим, повторяя грех,
Свершённый мерзко в день девятый аба.