«Услышать?»
«Голос твой: Не поступись собой!»
«Что будешь делать?»
«Что ещё — я буду ждать».
«Кого?»
«Кого ещё — Мессию. Благодать».
«А долго ль будешь ждать?»
«Покуда Он —
неуловимый, словно сон, —
не воплотится до конца
в неотразимого живца.
Покуда все не выйдут сроки».
«А на какой Он прячется дороге?»
«Не прячется: сидит и ждёт».
«Но где?»
«За горизонтом. У ворот».
«Когда придёт?»
«Того, что много, станет мало, — вот когда!»
«И — думаешь — придёт?»
«О, да!»
«Чего желаешь ты?»
«Влюбляться».
«Что есть любовь?»
«Что — как не целоваться, обниматься!»
«Что будешь делать, если жить без небылиц?»
«К тебе взмывать, как к небу — стая птиц,
разняв себя на тысячу частиц».
«Как скоро же, скажи опять, объявится?»
«О, скоро, скоро! После тысячи объятий».
1992
(Пер. Нодар Джин)
Не желай всего того, что хочешь,
пожалей хотя б одно желанье.
Размечтавшись одинокой ночью,
не мечтай хоть одного мечтанья.
Не твори всего, к чему готова.
И не всем позволь надеждам сбыться.
И несказанным оставь хоть слово.
И не все вяжи узлы на спице.
Не-существование прекрасно:
то, что быть пришло, — пришло уйти.
И присутствием своим напрасным
тех, кто свят, — уйди — не тяготи.
Не желай всего, что есть, поскольку
всё, что существует в эти дни,
есть не всё. Глотая слёзы, толику
не таи: одну хоть урони.
1991
(Пер. Нодар Джин)
К окончанию дня навещает меня
ощущенье, что я — это вовсе не я,
а старик в девятом десятке.
Или женщина после схватки
родовой. Или поступью шаткой
уходящая в стойло лошадка.
Или воин, уставший от схватки
боевой. Или солнце, украдкой
проглянувшее сквозь накладки
из густых облаков. Или гадкий,
на затёртой открытый закладке,
межсупружеский спор. Или гладкий
пацифист, неприемлющий падкий
на насилие мир. Или краткий
вечер, — ночи желанной зачатки.
(Пер. Нодар Джин)
Когда бы ночь умела делать я из дня,
а из воды — вино… Когда бы я
умела тех, кто умер, оживить
и всех потом на танец пригласить,
то разве ты не стал бы утверждать:
Она весь мир способна заново начать!
Для каждой женщины мужчину сотворить,
и каждую болезнь заговорить,
и каждого уговорить не лгать
когда б могла — тебе осталось бы сказать:
Она весь мир способна заново начать!
Когда бы явью оборачивать мечты,
а скуку — праздником весёлым красоты
могла я, и предчувствие беды
прогнать глотком живительной воды,
то разве ты не стал бы повторять:
Она весь мир способна заново начать!
(Пер. Нодар Джин)
Я в будущее шла — не странствовала — всегда
кратчайшим из путей
и битву времени с пространством звала пустейшей из затей.
Но что ни путь туда — всекратно в тупик сбегался он. А там
одна дорога лишь — обратно в прошлое, к годам
в моём калейдоскопе. В нём былое сложено в надежду.
Воспоминания — в узор зелёных троп, бегущих между
резцами скал, рассёкших в небе синие его теченья.
В морскую гладь, неосквернённую, как словом —
помышленье.
Пусть небоскрёбы Рима Нового, Нью-Йорка,
так надменны, —
в калейдоскопе зримых чувств былого выцветшие стены
им не подмять, как невозможно перещеголять простое,
как вне сиреневого царства правды не найти покоя…
На куполе на золотом воркует утром голубица:
«Возрадуйтесь! Мессия соизволил объявиться!»
Не в Рим, — в былое что ни путь. К сиреневым его
границам.
(Пер. Нодар Джин)
Представь себе улицу,
на ней — деревья,
деревьям определений нет.
Представь себе слякоть, —
как постепенно
в слякоть превращается снег.
Представь себе время, —
его измеряешь
эхом собственных шагов.
Слова, — как они не сказаны мимом.
Шепот — как в крик превратился незримый.
Страх, улетучившийся во сне.
Представь бесконечную линию точек.
Себя — неожиданной рифмою точной.
Двое в комнате.
Зимний полдень.
В природе мятою пахнет вроде.
Двое в комнате.
Зимняя полночь.
Пианино в воде. Чёрно-белые волны.
Представь пустую, пустую улицу.
Тихий, тихий ноябрь сутулится.
Представь себя опавшим листиком,
Который не вспомнится даже мистикам.
Во мраке слова обретают вес.
Мысль оползает — за коркою корка.
Верхний, самый летучий срез
Стал молитвой-недоговоркой.
В отчий, уже позабытый дом
Не возвращается Блудный Сын.
В помышленьи беспечном своем
Уходит дальше в бескрайнюю синь.
Читать дальше