Джордж Байрон - Остров, или Христиан и его товарищи

В забвеньи сладостном о жизни, Ньюга,
Вся — женщина, вдали людского круга,
Что мог бы новизной ее развлечь
Иль зоркою насмешкой подстеречь
И возмутить ее сердечный трепет, —
Вдали толпы, где пел бы пошлый лепет
Ей лесть, где б искушал развратный толк
Ее блаженство, славу, сладкий долг, —
Равно была нага душой и телом.
Так радуга на небе потемнелом
Стоит, меняя зыбкие цвета;
И вся сквозит живая красота,
Воздушней млеет, выспренней парит;
И в небе мрак, — а весть любви горит.

В пещере, вырытой волной напевной,
Они таились в рдяный жар полдневный.
Летит година, и полет времен
Не метит меди похоронный звон,
Что бедной мерой мерит смертный век
И над тобой смеется, человек!
До дней былых, грядущих, что за дело,
Коль настоящий миг душой всецело,
Владычный, овладел? Металла бой
Им заменил приливных волн прибой
На отмели, да диск на башне неба.
День — час один, и числить не потреба.
Склонится ль он, — чу, не вечерний звон, —
Над розой песни соловьиной стон!
Диск пал: не так, как наше солнце, тлея,
Над морем тухнет, в дреме тусклой рдея; —
Нет, в ярости, как бы навек оно
С сияющей землей разлучено, —
Багряной вниз кидается главой,
Как в бездну прядает стремглав герой…
Встав, ищут оба в небесах лучей,
Потом глядят друг другу в глубь очей:
В них свет горит, а мир одела тень…
Ужель промчался быстрокрылый день?

И диво ль то? Плоть праведника долу,
Но дух восхищен к вышнему престолу; [25] …Плоть праведника долу, // Но дух восхищен к вышнему престолу. — У Байрона — «Вот фанатик! Он прочь от земли в экстазе вознесен…».
Миры влачатся, и влачится время, —
Он упредил коснеющее бремя.
Иль немощней любовь? Она — дорога
Эфирной славы в ту ж обитель бога.
Ей все заветное в том мире — сродно.
Впервые в нас Я новое свободно.
В его пыланьях счастье нам дано.
Возжегший пламя — пламя с ним одно.
Брамины, — двое, на костер священный
Восшед, сидят с улыбкою блаженной
В пожаре погребальном… Иногда
Времен мимотекущих череда
Душе забвенна в общности природы:
Все — дух один, — долины, горы, воды!
Мертв лес? Безжизнен хор светил? Волны
Бездушен лепет? В лоне тишины
Бесчувственно ль бежит слеза пещеры?
Все души мира в алчущие сферы
Наш дух влекут, его сосуд скудельный
Хотят разбить, — зовут нас в беспредельный
Вселенский океан!.. Я — отметнем!
Кто не забылся, упоен огнем
Лазури сладкой? И кто мыслил, прежде
Чем предал мысль корысти и надежде,
В дни юные — о низком личном Я , —
Любовью царь над раем бытия?

Влюбленные встают. В приют укромный
Сочится сумеречно день истомный.
Кристаллами отсвечивает свод;
Выходит в небо звездный хоровод…
И к хижине под пальмами, во мгле,
Послушны вечереющей земле,
Бредут четой, счастливой и безгласной…
О, мир любви средь тишины согласной!..
Глух волн бессонных одношумный ход,
Как раковины рокот, эхо вод,
Что, от родных сосцов отлучена,
Малютка бездн глухих, не знает сна
И молит детским неутомным стоном —
Не разлучать ее с глубинным лоном.
В угрюмой дреме никнет тень дубров,
И реет птица в свой пещерный кров.
Разверзшихся небес поят озера
Святую жажду чающего взора.

Чу, — звук меж пальм, — не тот, что мил влюбленным, —
Не ветерок в безмолвьи усыпленном…
То не был ветра вздох вечеровой,
Играющий на арфе мировой,
Когда струнам гармоний первых — борам —
По долам эхо вторит странным хором.
То не был громкий клич тревоги бранной,
Рушитель чар, родной, но нежеланный.
Не филин то заплакал, одинокий,
Невидящий отшельник лупоокий,
Что жуткой жалобой поет в тиши
Пустынную тоску ночной души.
То — долгий был и резкий свист (морей
Так свищет птица), — свист питомца рей
И снасти смольной… Хриплый голос зова —
Чрез миг: «Эй, Торквиль! Где ты, брат? Здорово!»
— «Кто здесь?..» И Торквиль ищет, чей привет
Ему звучит из мрака. — «Я!» — ответ.

И потянул во мгле благоуханной,
Пришельца возвещая, запах странный.
С фиалкой ты смешать его б не мог;
Нет, с ним дружней в тавернах эль и грог!
Был выдыхаем он короткой, хрупкой,
Но Юг и Север продымившей трубкой.
От Портсмута до полюса свой дым
Она пускала в нос валам седым
И всех стихий слепому произволу, —
Неугасимой жертвою Эолу
К сменявшимся вскуряясь небесам,
Всегда, повсюду… Кто же был он сам,
Ее владелец? — Ясно то: моряк
Или философ… О, табак, табак!
С востока до страны, где гаснет день,
Равно ты услаждаешь — турка лень
И труд матроса. В негах мусульмане
Соперник ты гаремного дивана
И опиума. Чтит тебя Стамбул;
Но люб тебе и Странда спертый гул [26] …Странда спертый гул… — Стрэнд — одна из улиц в центре Лондона.
(Хоть ты там хуже). Сладостны кальяны;
Но и янтарь струит твои туманы
Пленительно. К тебе идут уборы;
Но все ж краса нагая тешит взоры
Милей: и твой божественный угар
Вполне изведал лишь знаток — сигар!