Джордж Байрон - Остров, или Христиан и его товарищи

Он зыбь следит, и с ним — его подруга,
С ним — солнцецвет островитянок, Ньюга,
Из рода рыцарей, — хоть без герба
(Геральдик, смейся!). Древние гроба
Гласят завет свободы и победы:
В них гордо спят ее нагие деды.
Близ волн — гряда зеленая могил…
А насыпи твоей нигде, Ахилл,
Я не сыскал!.. Когда, подъемля громы,
Являлись гости, диким незнакомы,
В ладьях, перепоясанных грозой,
Где мачт растет, как пальмы стройных, строй
(Их корни, мнится, в море; но содвинут
Ладьи свой лес и крыльев мощь раскинут,
Как облако — широких, — и вода
Плавучие уносит города):
Тогда она кидалася в метель
Валов (в снегах так прядает газель),
Взгребая кипень, в пляшущем челне,
И Нереидой на седом гребне,
Скользя, дивилась, как бегут громады,
Ступая тяжко на крутые гряды.
Но брошен якорь, — и корабль, как лев,
На солнце лег, дремы не одолев;
А вкруг челны снуют: так рой пчелиный
В полдневный зной жужжит у гривы львиной.

Причалил белый! Сколько в слове этом!
И Старому простерта Новым Светом
С доверьем детским черная рука.
Дивятся оба; и недалека
Приязнь. Радушны бронзовые братья,
И знойный жаркий взор сулит объятья.
Вглядясь, взлюбили странники морей
Архипелага темных дочерей.
Не видевшим снегов в своих пределах
Белей примнился лик пришельцев белых…
Бег взапуски, охота и скитанье;
Где хижина — там кров и пропитанье;
Сеть, в теплую закинутая влагу;
В челне порханье по архипелагу,
Чьи острова — что звезды бездн лазурных;
Покой от игр под сказку грез безбурных —
И пальма (ей же нет Дриады равной;
В ней дремлет Вакх, младенец своенравный;
Гнездо орла не выше, чем шатер,
Что над своей бродильней бог простер);
Хмель кавы, что пьянее сока лоз;
Плод, чаша, молоко за раз-кокос;
И дерево-кормилец, чьи плоды —
Без пахот нива, жатва без страды, —
Воздушный пекарь дарового хлеба,
Его пекущий в жаркой печи неба
(Далече голод от него кочует:
Он самобраным яством не торгует), —
Весь тот избыток божьих благостынь,
Те радости общественных пустынь
Смягчили нрав согретых добротой
Одной семьи счастливой и простой:
Очеловечил темнокожий белых,
В гражданственном устройстве озверелых.

И многих сочетали те места.
Из них не худшая была чета —
Мои островитяне: Торквиль, Ньюга.
Они вдали родились друг от друга,
Но оба под одной звездой пучин;
Им лик земли от ранних лет — один.
А детства сон что б нам ни затемняло, —
Все ищет взор, что детский взор пленяло.
Чей первый взор тонул в лазури гор,
Всю жизнь тот любит горных далей флер,
В горах чужих — знакомых ищет линий.
Горит обнять, как друга, призрак синий.
Я много лет в плену чужбин сгубил;
Обóжил Альпы, Аппенин любил;
Парнасу поклонился; над пучиной
Зрел Иду Зевса и Олимп вершинный.
Не все их чары были только сказка
Слав древних, да лучей и линий ласка.
В душе был жив младенца первый жар:
Глядел на Трою с Идой Лохнагар;
О кельтах [22] Кельты — древнее коренное население Великобритании — предки современных шотландцев. Кряж Фригийский — горы во Фригии на северо-западе Малой Азии, близ Трои. Источник Касталийский — Кастальский источник на горе Парнас. В Древней Греции он был посвящен Аполлону и Музам. В переносном смысле источник вдохновения. мне напомнил кряж фригийский,
Шотландию — источник Касталийский.
Гомер, тень мировая! Феб, — прости
Фантазии блуждающей пути!
Меня учил, ребенка, Север бледный
Предчуять и любить ваш блеск победный!

Любовь, все претворяющая в радость,
Все радугой венчающая младость,
Минувшая опасность — роздых, милый
И тем, чья грудь мятежной дышит силой, —
И красота обоих (дух надменный,
Лизнет, как сталь, ее перун мгновенный) —
Совместной властью необорных чар
В один всепоглощающий пожар
Их души дикие соединили.
Уж грозовым восторгом не манили
Питомца сеч воспоминанья боя.
Дух непоседный не мутил покоя,
Как нудит он орла в его гнезде,
Далеким оком рыща, бдеть везде.
Изнеженность иль элисейский плен [23] Элисейский плен — Элизиум — по древнегреческим мифам — поля блаженных, загробный мир. —
То был сей сон, когда душе забвен
Надменный лавр над урною могильной:
Не вянет он, лишь кровию обильной
Вспоет. Но там, где прах отживших тлеет,
Не так же ль мирт усладной тенью веет?
Когда б, близ Клеопатры, все забыл
Любовник-Цезарь, Рим бы волен был,
И волен мир. Что сев его побед
Взрастил? Стыда наследье, жатву бед!
Тиранов утвержденье, — след заржавый
На старой цепи, были знак кровавый!..
Природа, слава, разум — все народы
Зовет исполнить так завет свободы,
Как Брут, [24] Брут, Марк Юний (85–42 до н. э.) — древнеримский политический деятель, сторонник республики и один из инициаторов заговора против Юлия Цезаря, принял участие в его убийстве. один, посмел, — велит дерзнуть
И самовластья обезьян стряхнуть
С высоких сучьев! Нас пугают совы, —
За соколов принять мы их готовы.
Но пугала (гляди, их корчит страх!)
Один свободы клич сметет во прах.