Юнна Мориц - По закону – привет почтальону

Была ему та премия желанна,
Но у него не тот был инструмент,
Не те фанаты, связи, чувство плана,
Диктующего, как ловить момент.

С тех пор вполне решили справедливо,
Что Нобелевка – главная халва,
Её дают по воле коллектива,
Который выбрал не Толстого Льва,

Не выбрал, то есть, даже Льва Толстого,
Имея право на Большой секрет
Для маленькой компании густого
Тумана …Карта бита, ваших нет!..

Титаник утонул, а всё плывёт, плывёт…
Его непотопляемая слава —
Такой обмен веществ и жанра переплёт,
Чудовищно свежа их звёздная оправа.

Титаник утонул, а всё плывёт, плывёт…
Титановая нить пластична и могуча,
Она прошила путь, где струнами поёт,
Где айсберг не пробьёт паркет благополучья.

Титаник утонул, а всё плывёт, плывёт…
Там вальсы, там любовь, там льётся свет в посуду.
А ты закрой глаза – он виден отовсюду.
И строфы катастроф – такой плывущий плод.

ЧАЙНИК

Чайник, найденный мною на станции
между рельсами в сорок пятом,
изумительно скособоченный, с чёрной ручкой
и с пузиком цвета рельсов, —
в моём ли он вкусе?.. Ещё бы!
Я нашла его в восемь лет,
возвращаясь с востока на запад,
с тех пор мои вкусы менялись,
и я разлюбила многое,
но только не этот чайник,
живёт который на книжной полке.

Нашла ли я в нём себя, —
спрашивает профессор общего места,
изучающий вкус покупателя
и психологию органов творчества.
Нашла ли я в этом чайнике,
изумительно скособоченном,
с пузиком цвета рельсов,
нечто зарытое в тайных глубинах
моего подсознания?
И почему все другие чайники
оттуда его не вытеснили?
А, может быть, он их вытеснил
и вытеснять продолжает?..

Страшным я говорю ему шёпотом:
– Чайник, найденный мною на станции,
между рельсами, в сорок пятом, —
кто мог бы его подбросить ребёнку,
едущему с востока на запад
в дощатом вагоне?

Только Ангел!.. Только Ангел-хранитель
способен подбросить ребёнку чайник
на станции, где дают кипяток.
И, если вам ничего такого
никогда не подбросил Ангел…
Вы меня понимаете?..
Разве можно себя найти
не в том, что подбросил Ангел?

Он выдыхает: – Да-а-а?..
Он выдыхает: – Да-а-а!
Я очень вам благода-а-а-рен,
вы подбросили мне идею,
теперь мне легко найти
научную литературу,
которая подтвержда-а-а-ет,
и убежда-а-а-ет, и вынужда-а-а-ет
признать, что – да-а-а!

А в листве блестят слезницы,
Что следят за нами —
Композиторами птицы
В облаков панаме.

Мы прозрачны, как страницы
В небе стеклодува,
Где дыхания границы
Собраны у клюва,

И звенит мешочек птицы
Одухотворённо,
Его адрес – дней крупицы
В царстве почтальона.

Такая вот волшебная петрушка,
Вакансия, где козьим молоком
Питается кудрявая пастушка,
Умыв лицо хрустальным родником.

И у неё к тому же дивный голос,
Она поёт, как в опере звезда,
Чтоб сердце принца звонко раскололось,
К ногам пастушки выпав из гнезда.

Само собой – её пасётся стадо,
Плодится и несётся на убой.
Ей, беззаботной, ничего не надо,
Она бессмертна – что само собой.

Она, как всё бессмертное, бесстыдна,
Себя даёт подробно разглядеть,
Чем принц и занят, но его не видно, —
Великое не может похудеть!..