Дмитрий Мережковский - Полное собрание стихотворений

И вдруг все меняется чудно,
Сердце решает: «пусть!»
И легко все, что было так трудно,
И светла, как молитва, грусть.

Кто сотрет главу Змия, —
Знаю, веря, любя.
Только из рук Господних, Россия,
Только из них мы примем тебя!

Что это – утро, вечер?
Где это было, не знаю.
Слишком ласковый ветер,
Слишком подобное раю,
Все неземное – земное.
Только бывает во сне
Милое небо такое, —
Синее в звездном огне.
Тишь, глушь, бездорожье,
В алых маках межи.
Русское, русское – Божье
Поле зреющей ржи!
Господи, что это значит?
Жду, смотрю не дыша,
И от радости плачет,
Богу поет душа.

«Блаженны нищие духом...»
Небо нагорное сине;
Верески смольным духом
Дышат в блаженной пустыне;
Белые овцы кротки,
Белые лилии свежи;
Геннезаретские лодки
Тянут по заводи мрежи.
Слушает мытарь, блудница,
Сонм рыбаков Галилейских;
Смуглы разбойничьи лица
У пастухов Идумейских.
Победоносны и грубы,
Слышатся с дальней дороги
Римские медные трубы...
А Равуни босоногий
Все повторяет: «Блаженны...»
С ветром слова улетают.
Бедные люди смиренны, —
Что это значит, не знают.
Слушают, не разумея;
Кто это, сердце не спросит.
Ветер с холмов Галилеи
Пух одуванчиков носит.
«Блаженны нищие духом...»
Кто это, люди не знают,
Но одуванчики пухом
Ноги Ему осыпают.

Я не был счастлив никогда,
Из чаши сладостной я не пил.
Так за годами шли года;
Огонь потух, остался пепел.

И в вечер поздний и туманный
Огня у пепла не прошу,
Лишь теплотой благоуханной,
Склонясь к нему лицом, дышу.

О, пусть же все несовершенно, —
Во всем – таинственная весть,
И Бога моего смиренно
Благодарю за все, что есть.

Доброе, злое, ничтожное, славное, —
Может быть, это все пустяки,
А самое главное, самое главное,
То, что страшней даже смертной тоски, —

Грубость духа, грубость материи,
Грубость жизни, любви – всего;
Грубость зверихи родной, Эсэсэрии, —
Грубость, дикость – и в них торжество.

Может быть, все разрешится, развяжется?
Господи, воли не знаю Твоей,
Где же судить мне? А все-таки кажется,
Можно бы мир создать понежней!

Бедность, Чужбина, Немощь и Старость,
Четверо, четверо, все вы со мной,
Все возвещаете вечную радость —
Горю земному предел неземной.

Темные сестры, древние девы,
Строгие судьи во зле и добре,
Сходитесь ночью, шепчетесь все вы,
Сестры, о пятой, о старшей Сестре.

Шепот ваш тише, все тише, любовней;
Ближе, все ближе звездная твердь.
Скоро скажу я с улыбкой сыновней:
Здравствуй, родимая Смерть!

Взлелеянный в тиши чертога золотого,
Царевич никогда не видел мук и слез,
Про зло не говорил никто ему ни слова,
И знал он лишь одно о силе черных гроз,
Что после них в саду свежее пурпур роз.
Он молвил раз: «Отец, мешает мне ограда
Смотреть, куда летят весною журавли,
Мне хочется узнать, что там, за дверью сада,
Мне что-то чудится волшебное вдали...
Пусти меня туда!..» И двери отворились,
И, светлый, радостный, едва блеснул восход,
Царевич выехал на север из ворот.
Из шелка веера и зонтики склонились,
Гремела музыка, и амброй дорогой
Кропили путь его, как свежею росой.
Но вдруг на улице, усеянной цветами,
В ликующей толпе он видит, как старик
С дрожащей головой, с потухшими очами
На ветхую клюку беспомощно поник.
И конюха спросил царевич изумленный:
«О что с ним?.. Взор его мне душу леденит...
Как страшен бледный лик и череп обнаженный.
Беги ему помочь!..» Но конюх говорит:
«Помочь ему нельзя: то старость роковая,
С тех пор, как потерял он юность и красу,
Покинутый людьми, живет он, угасая,
Забыт и одинок, как старый пень в лесу.
Таков удел земной!..» – «О, если так, – довольно,
Не надо музыки и песен, и цветов.
Домой, скорей домой!.. Мне тягостно и больно
Смотреть на счастие бессмысленных глупцов.
Как могут жить они, любить и веселиться,
Когда спасенья нет от старости седой;
И стоит ли желать и верить, и стремиться,
Когда вся жизнь – лишь бред! Домой, скорей домой!..»