Холодно. Руки озябли.
Запад одет в полутьму.
Окна закрою и капли
От малярии прийму.
Снова вагонной тоски
Я не могу превозмочь.
В тусклом окне — огоньки
Мчатся в весеннюю ночь.
Серых диванов сукно —
Трудно на нем засыпать!
То, что забыто давно,
Припоминаю опять.
Поезд бежит и бежит,
Гонит нечаянный сон.
Сердце мое дребезжит
Или разбитый вагон!
Боже! — что будет со мной,
Скоро ль подымет заря
За занавеской цветной
Синий огонь фонаря.
Поблекшим золотом и гипсовою лепкой
Здесь разукрашен невысокий потолок.
Прилавок с пальмами, с Венерою-калекой,
И стонет граммофон у выщербленных ног.
Олеографии отличные на стенах, —
От дыма вечного они старинный вид
Приобрели. Из разноцветных кружек пена
Через края на мрамор столиков бежит.
Все посетители пивной сегодня в сборе:
Пальто гороховые, в клетку пиджаки.
Галдеж неистовый кругом, — и в этом море
Я, за бутылкою, спасаюсь от тоски.
Здесь я не чувствую ее (непобедимой!)
Воображение туманно и пестро.
Не страшно мне среди бродяг, ругательств, дыма:
Ведь я не гость. Я свой. Я уличный Пьеро!
Ты томишься в стенах голубого Китая.
В разукрашенной хижине — скучно одной.
В небесах прозвенит журавлиная стая,
Пролепечет бамбук, осиянный луной.
Тихо лютню возьмешь и простая, простая,
Как признанье, мольба потечет с тишиной…
Неискусный напев донесется ль на север
В розоватом сиянии майской луны!
Как же я, недоверчивый, — сердцу поверил,
Что опущены взоры и щеки бледны,
Что в прозрачной руке перламутровый веер
Навевает с прохладою пестрые сны.
С шарманкою старинной
(А в клетке — какаду)
В знакомый путь, недлинный,
Я больше не пойду.
Не крикну уж в трактире, —
Ну, сердце, веселись!
Что мне осталось в мире,
Коль ноги отнялись.
Хоть с койки не подняться
Больничной — никогда,
А каждой ночью снятся
Бывалые года.
С утра ж — другая лямка
Растит мою тоску:
Достанется шарманка
Жиду-покупщику.
Пойдет он весью тою,
Где прежде я певал,
Под чуждою рукою
Завсхлипывает вал.
Ужели никогда нас утро не застанет
В объятиях любви?..
Пушкин
Любимая, я вяну, истомлен
О днях былых безмерною тоскою.
Ты ныне страстью тешишься другою,
А я в тебя по-прежнему влюблен.
По-прежнему… Нет, опытом разлуки
Научен я любить тебя вдвойне.
И с каждым днем в сердечной глубине
Страсть множится и возрастают муки.
Любимая, я вяну… Лишь одна
Дает мне жизнь надежда золотая:
Забудусь я в вечерний час, мечтая,
И мне блеснет прошедшая весна!..
<1912>
Ветер колеблет колкий
Шляпы моей края.
Перелетают пчелки
В зелени у ручья.
Пыля, идут богомолки,
Хотел бы уйти и я, —
Туда, за дальние елки,
В синеющие края!..
Но как же книжные полки
И дом, и сад, и скамья?
Ах, снова в висках иголки
Задвигали острия…
<1912>
Я слышал топот множества коней.
Лязг стали, воинства глухие клики,
И этот шум все делался сильней.
Казалось мне, что призрак огнеликий
Безумия несется на меня;
А я лежал меж сохлой повилики
Измученный, бессилие кляня,
Пытаясь тщетно, вставши на колени
Произнести заклятие огня.
Но вдруг сколь сладкое преображенье
Произошло. — Лязг, топот, и пожар
Растаяли туманом в отдаленьи,
И замолчало пение фанфар;
Прохладою целительной смененный,
Оставил грудь мою смертельный жар.
Я поднял взор и встретил взор влюбленный
Прелестной девы. Светлой тишиной
Все было полно, лишь прибой бессонный
Звучал вдали, блистая под луной.
<1912>
Облаков закатные разводы,
Сильно пахнет гретая смола.
Волжские слегка дробятся воды
Под ударами весла…
Ты моя, или уже чужая?
В этот миг ты думаешь о ком?
Я тебя печально провожаю,
Медленно машу платком.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу