Феликс Кривин - Круги на песке

Поднимается рыцарство — то, что молчало веками,
Что терпело веками унижение, страх и позор.
Даже пыль поднимается, когда ее топчут ногами,
Возвышаясь над миром, себе подчиняя простор.

Время битв впереди. И не скоро, не скоро пробьет он,
Час грядущей победы. Не скоро побеги взойдут.
И еще не родился Сервантес со своим Дон-Кихотом,
С бескорыстным порывом умереть за мечту.

Может, время еще не пришло. Может, рано. А может, — не рано.
Каждый право имеет пожертвовать только собой.
Мы не станем потомкам отдавать свои боли и раны,
Уклоняться от боя, других посылая на бой.

Знаем, скажет историк, что мы для боев не созрели
И что наши задачи тоже были четки не вполне.
Пусть простит нас историк. Мы умерли так, как умели,
На смертельной своей, на Великой Крестьянской войне.

Германия. Крестьянская война.
Огонь священный выжигает скверну.
И перед богом раб его Фома
В который раз становится неверным.

Прости, господь, неверного Фому,
Ему и так спасения не будет.
Он верен был завету одному:
Нельзя служить и господам и людям.

Прости его за то, что не был слеп,
К людскому горю равнодушен не был.
О небе спор ведется на земле,
А спор о небе — это спор о хлебе.

Прости ему Крестьянскую войну,
Прости его ужасную кончину…
Прости, господь, неверного Фому,
Он был вернее верного Мартина.

И в час последний, на исходе сил,
В руках твоих служителей нечистых,
Он даже смерти верность сохранил,
Ее не предал ради рабской жизни.

«Времена меняются, и мы — с временами».
Это сказано давно и не нами.
Нам совсем другая истина видна:
Мы меняемся, и с нами — времена.

Нет, Лютер не сдается и не кается,
Угрозы и гонения терпя.
Пусть от него другие отрекаются —
Он сам не отречется от себя.
Пока не отречется.
Отречение
Придет поздней, когда его учение
Приобретет и силу, и значение,
Мирскую власть и славу возлюбя…
И вот тогда, об этом сам не ведая,
Все то, чему он следовал, преследуя,
И побежденный собственной победою,
Он, Лютер, отречется от себя.
На том стою…
Но это все утрачено,
Пришли на смену сытость и престиж.
На том стою и не могу иначе я!
Опомнись!
Погляди, на чем стоишь!

На смену миннезингерам пришли мейстерзингеры,
На смену певцам любви — мастера песен…

В интересах народа и нации
Не мешало б заметить Мюнцеру:
Нынче время у нас
Реформации,
А не время у нас
Революции.
Прекратите ж свою агитацию,
Не носитесь с идеями вздорными.
Нынче время у нас
Реформации,
Посему и займемся
Реформами.
Мы имущим дадим
Дотацию,
С неимущих возьмем
Контрибуцию.
Потому что у нас
Реформация,
А нисколько не
Революция.
Бедняку прочитаем
Нотацию
И ее закрепим
Экзекуцией.
Потому что у нас
Реформация,
Реформация,
Не Революция.
Лишь одно непонятно, признаться, нам:
Реки крови откуда-то льются.
Всем известно:
У нас Реформация.
Почему же у них —
Революция?

Если б жил я в шестнадцатом веке,
Я ходил бы на чай к Микеланджело,
Любовался закатом с Коперником
И о юморе спорил с Рабле.
У великого Томаса Мора
Я спросил бы не без укора:
Почему он назвал Утопией
Человеческую мечту?
Но и это тоже утопия…

Если б жил я в шестнадцатом веке,
Я б не знал ничего о Копернике,
О Рабле и Томасе Море.
Так нередко в жизни случается:
Человек с человеком встречается,
Но он знает живущих в истории
Лучше тех, что живут на земле.

У Германии все впереди,
Все лишь только в начале.
Ей еще идти и идти
К своим высям и далям.

В ней едва занимается свет
Над безумством и страхом.
Ей еще полтораста лет
До рождения Баха.

У нее только начат счет
И умам, и талантам.
Двести лет остается еще
До рождения Канта.

Ей еще шагать и шагать
Через годы и годы.
Двести двадцать лет отсчитать
До рождения Гёте.

У Германии все впереди,
От вершин до падений.
Будет много на этом пути —
И не только рождений.