Вера Полозкова - Непоэмание

Что-то клинит в одной из схем.
Происходит программный сбой.
И не хочется жить ни с кем,
И в особенности с собой.

Просто срезать у пяток тень.
Притяжение превозмочь.
После – будет всё время день.
Или лучше всё время ночь.

Больно и связкам, и челюстным суставам:
– Не приходи ко мне со своим уставом,
Не приноси продуктов, проблем и денег —
Да, мама, я, наверное, неврастеник,
Эгоцентрист и злая лесная нежить —
Только не надо холить меня и нежить,
Плакать и благодарности ждать годами —
Быть искрящими проводами,
В руки врезавшимися туго.
Мы хорошие, да – но мы
Детонируем друг от друга,
Как две Черные Фатимы.

– Я пойду тогда. – Ну пока что ль.
И в подъезде через момент
Еёкаторжный грянет кашель
Как единственный аргумент.

О, швыряемся так неловко мы —
– Заработаю я! Найду! —
Всеми жалкими сторублёвками,
Что одолжены на еду,
Всеми крошечными заначками,
Что со вздохом отдал сосед —
Потому что зачем иначе мы
Вообще рождены на свет,

Потому что мы золочёная,
Но трущобная молодёжь.
Потому что мы все учёные
И большие поэты сплошь.

Пропадёшь,
Коли попадёшь в неё —
Ведь она у нас ещё та —
Наша вечная, безнадёжная,
Неизбывная нищета.

Уж лучше думать, что ты злодей,
Чем знать, что ты заурядней пня.
Я перестала любить людей, —
И люди стали любить меня.

Вот странно – в драной ходи джинсе
И рявкай в трубку, как на котят —
И о тебе сразу вспомнят все,
И тут же все тебя захотят.

Ты независим и горд, как слон —
Пройдёт по телу приятный зуд.
Гиены верят, что ты силён —
А после горло перегрызут.

Я совсем не давлю на жалость —
Само нажалось.
Половодьем накрыло веки, не удержалось.
Я большая-большая куча своих пожалуйст —
Подожгу их и маяком освещу пути.

Так уютнее – будто с козырем в рукаве.
С тополиной опухолью в листве;
– Я остаюсь летовать в Москве.
– Значит, лети.
Лети.

Ты умело сбиваешь спесь —
Но я справлюсь, куда деваться;
Ночью хочется напиваться,
Утром хочется быть не здесь.

Свален в кучу и гнил на треть,
Мир подобен бесхозным сливам;
Чтобы сделать Тебя счастливым,
Нужно вовремя умереть.

Оступиться, шагая по
Нерву – hey, am I really gonna
Die? – не освобождать вагона,
Когда поезд пойдёт в депо.

В землю падаль педалью вжать,
Чтоб не радовалась гиенья
Свора пакостная; гниенья
Коллективного избежать.

И другим, кто упруг и свеж,
Объяснить все как можно чётче;
Я уже поспеваю, Отче.
Забери меня в рай и съешь.

И не то чтоб прямо играла кровь
Или в пальцах затвердевал свинец,
Но она дугой выгибает бровь
И смеётся, как сорванец.

Да ещё умна, как Гертруда Стайн,
И поётся джазом, как этот стих.
Но у нас не будет с ней общих тайн —
Мы останемся при своих.

Я устану пить и возьмусь за ум,
Университет и карьерный рост,
И мой голос в трубке, зевая к двум,
Будет с нею игрив и прост.

Ведь прозрачен взор её, как коньяк,
И приветлив, словно гранатомёт, —
Так что если что-то пойдёт не так,
То она, боюсь, не поймёт.

Да, её черты выражают блюз
Или босса-нову, когда пьяна;
Если я случайно в неё влюблюсь —
Это будет моя вина.

Я боюсь совсем не успеть того,
Что имеет вес и оставит след,
А она прожектором ПВО
Излучает упрямый свет.

Этот свет никак не даёт уснуть,
Не даёт себя оправдать ни в чем,
Но зато он целится прямо в суть
Кареглазым своим лучом.

Мир это диск, как некогда Терри Пратчетт
Верно подметил; в трещинах и пиратский.
Каждую ночь приходится упираться
В то, что вино не лечит, а мама плачет,
Секс ничего не значит, а босс тупит;
И под конец мыслительных операций
Думать: за что же, братцы? – и жать repeat.

Утро по швам, как куртку, распорет веки,
Сунет под воду, чтобы ты был свежее;
Мы производим строки, совсем как греки,
Но в двадцать первом треке – у самых шей
Время клубится, жарким песком рыжея,
Плюс ко всему, никто не видал Диджея,
И неизвестно, есть ли вообще Диджей.