Леонид Латынин - Праздный дневник

Потухли голуби в закате,
И звери выдохлись в гульбе,
И призрак в кафельной палате
Играет соло на трубе.

Труба прозрачна и продута
Стихией музыки иной,
В которой каждая минута
Стремглав становится цветной.

И высоко струятся ноги
Поверх весеннего парка
И мимо медленной тревоги,
В которой движется рука,

Скользя по клапанам безбожно
И по не музыке скользя.
И все, что было невозможно,
Сегодня бережно и льзя.

Не будет времени другого,
Ни часа, ни пространных дней
Для иванова и петрова
В стране бессмысленной моей,

Когда гармонии начала
Сольются в солнечную тьму
И то, что тлело и молчало,
Доступно скажется уму.

Не будут течь водопроводы
Из ржавых и железных труб,
И жест разнузданной природы
Не будет выносимо груб.

Не будут паводки в апреле
Стоять по пояс на полу,
Болезни, войны еле-еле
Сойдут в небытие полу.

Увы, увы, увы мне, брате,
Сие на нас не снизойдет,
Мы были времени некстати
И будем время напролет.

И посему в минуты гнева,
В минуты жалости и сна,
Пусть любит нас убого дева,
Как может бедная она.

Пусть второпях и бестолково
Оставим тусклые мазки.
Не будет времени другого.
До нашей гробовой доски.

Отойди, наважденье, от края,
Не мани меня светлой рукой,
Черных птиц говорливая стая
Вышней стаей плывет над рекой.

Как скулит одиноко собака,
Как гудок паровозный далек,
Заросла лопухами Итака,
Залит нефтью недальний восток.

За деревьями плачет зигзица,
Прокричал уцелевший петух,
И сливаются в прошлое лица,
Различимее голос и дух.

Машет дерево веткой пустою,
И набухла от сока кора.
И беременно вешней листвою
Безразличное слово «пора».

Как в неводах, я запутался в жизни дурацкой,
Мудрый пескарь, коронованный в рыбьи рабы,
Чернорабочий на фабрике нежности ткацкой,
Жизнь проплутавший в пути от кабы до абы.

Но не Каабы, а только сомнений и страха,
Мелких потуг на надежду тепла и добра,
Бедный звучальник ожившего дольнего праха,
В коем текла изначальная в веру игра.

Что же ты машешь о тонкие нити руками,
Жабрами дышишь, которых, наверное, нет,
Машешь и машешь часами, а больше – веками,
Как плавником, шевеля пролетающей стаей комет?

Солнце в воде смущено и немного устало,
Желтых кувшинок колеблются тихо ряды.
Тонкие листья дрожат у ветвей краснотала,
Ветви дрожат у дрожащей от ветра воды.

Лунная Таха, дорога, закаты,
Я возвращаюсь на круги своя,
А по обочинам те же края,
Так же кривы, широки и покаты.

Вечер, осока, касание рук,
Рябь на воде и мурашки по коже,
Были с тобою мы мало похожи
Ныне и присно вовеки, мой друг.

Ворон спустился, ворона галчит,
Целая жизнь дребедени подобна,
Перебираю детали подробно,
Память остыла, и вера молчит.

Кубки пусты на нечаянной тризне,
Червь под лопатой распался уже,
И извивается вслух неглиже
Бурный финал ограниченной жизни.

Нашептанный нестих
Без моего участья.
И даже ветер стих,
Как накануне счастья.

Дрожат себе листы
Бесшумно, как глаголы,
И мысли так просты
И бесконечно голы.

В окно влетела тварь
Немелкого пошиба,
Разбила мне букварь,
Где копошилась рыба.

И стало так светло,
Тепло и непохоже,
Что время истекло
И вслед пространство тоже.

Когда ты уходишь к другому,
Не видя в оставшемся след,
Я кланяюсь медленно дому,
Прошедшему дому в ответ.

И вижду сквозь вечные шумы,
Сквозь быт и другие дела,
Какие качали нас думы,
Какая музы#ка вела.

Какие тачали узоры
Сапожники сложных мастей,
И прочие неразговоры
Из самых заветных частей.

И, падая в новые встречи,
Наружу, тайком, из окна,
Я помню не память и речи,
А волю, достигшую дна.

Мне холодно с тобою, милый друг,
Ушедший вдруг за тридевять земель.
Стоим во тьме, не расплетая рук,
Вокруг горчит растаявший апрель.