И совсем не почувствовал боли вчерашней.
Подгоняемые сквозняком,
в переулке звенели шаги уходящие…
Он любил этих женщин потом.
1986
По городу темному,
всуе
запутавшемуся в веках,
бродят холодные поцелуи
на сетчатых
длинных ногах.
Идут в одиночестве шатком
и ночи,
под просвист теней,
себя раздают без остатка
и растворяются в ней.
А утром их нет.
И машины
вдыхают озябший бензин.
На улицах только мужчины.
И губы горят у мужчин.
1986
Поминки по себе отпраздновав,
иным наутро восстаю.
Свою любовь —
такую разную,
как фотографию твою,
рву пополам.
Навеки мы теперь
с тобою связаны. Прощай!
Вдвоем – и только —
всё мы вытерпим.
Лишь ты меня не забывай…
Твоей судьбы и мне соавтором
быть довелось. Благодарю!
Мой Бог,
к твоей слезе сосватаю
свечу заздравную свою.
1987
Не пытайся проникнуться…
Чувства дистрофик,
от ощущенья весны – без ума.
А когда ты внезапно поймешь эти строфы,
у вас
уже будет зима.
Уже будет ребенок…
И в золоте света
мы пойдем с ним в диковинный сад…
А сегодня,
давая прощальное лето,
я зову тебя в свой
сердцепад.
Знаешь, сколько лежит их,
летит.
И растут еще…
Хоть срывай, хоть пинай ногой.
Без тебя мое прошлое было бы будущим.
Ты позабыла его…
1987
Я вновь набрел на старый дом,
где нам любовь постель стелила,
где полночь нас с тобой вдвоем
на царство возводила,
где все от твоих юных глаз
сверкало,
где утро постоянно нас
свергало.
Он отдан, видимо, на слом,
но не рассыплюсь сожаленьем.
Я сам теперь, как этот дом,
где ты блуждаешь привиденьем.
Я заглянул в него несмело
и не дыша,
но от него давно душа
отлетела.
Сводил с ума собачий вой,
дождь барабанил злобно.
Я не увидел ничего
сквозь выбитые окна.
1986
Привыкаю любить не спеша.
Обхожу свою память по кругу,
трезвой ночью не встретив подругу
на углу,
где споткнулась душа.
Непривычное слово «семья»
наделяет меня новым зреньем.
Но, как прежде, любовь – это я,
а Она —
мое душетворенье.
Разошелся народ по домам.
Только все это игры для взрослых.
Тот, кто любит,
уходит в туман,
по себе оставляя лишь воздух.
И опять с тобой кто-то иной.
И любящих отчаянье вертит.
Я бегу и подобие смерти
ощущаю все чаще спиной.
Но нельзя же любить сразу всех!
Тормозясь,
загребаю ртом воздух.
И глаза голосуют за прозу,
оглядывая встречных
снизу – вверх.
1987
Ну хватит, ваша песня спета,
дурачить бросьте белый свет,
что ярких молодых поэтов
сейчас в моей России нет.
Не замечать их стало модно —
примерно как вдыхать бензин.
И мне подумалось, возможно,
что слово «критик» от – «кретин».
Все разглагольствованья – штампы,
давайте взлет, с дороги прочь!
В России вызрели таланты,
вглядитесь в нашу молодежь.
Или поэт сродни иголке
в стогу?!
Все это – ерунда.
Я есть! И имя мне – Соколкин!
И хватит спорить, господа…
1985
Я учу себя русской душе, или Под перестройкою хожу, как под статьей
Все пройдет, как с белых яблонь дым…
Сергей Есенин
Под Перестройкою хожу,
как под статьей,
приняв на грудь сомненье.
И бессилье
ревет в душе.
Отплакав над собой,
качусь слезою пьяной по России.
Я слишком верил в то, чему учили.
Плевал на быт. Но время за труды
скурило веру. Словно с яблонь дым…
Все кончилось.
И яблони спилили.
Сгодятся на дрова…
Эх, люди, люди,
вранье в крови
тромбуется в цинизм.
Сознайтесь,
мы достраивать не будем
наш недоразвитой социализм,
подгнивший на корню.
Смущаясь запахов,
друг друга водим сами же за нос,
как за поводырем, идя за Западом
под гласностью
(для тех, кто безголос).
Конечно, мы еще бываем стойкими
и не идем мы с совестью на сделку,
но лучше всех
живется в Перестройкино
тем, кто имеет дачу в Переделкино.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу