Сергей Соколкин - Соколиная книга

Во весь эфир,
как вечный будетлянин,
утробу почвой вывернув наружу,
корнями в память проросла,
ветвями,
царапаясь,
ко мне полезла в душу.

Наивная…
Я слишком занят. Знала б,
куда ее мне? – разве в телевизор…
Насторожилась…
Желтой стелет вязью
в мое окно,
как будто в книгу жалоб:
«Для сохранения живой культуры,
загубленной с таким к себе доверьем,
не лучше ль в землю сеять книги мудрые…
Еще, быть может,
вырастут деревья…»

Саше Дудоладову

Не велите Велимира мерить.
Надорветесь.
Разлетелся Велимир по миру
птицами
из наволочки весен.

И кумирством Велимиру не потрафить.
Не войдут в кумира реки, звери…
Как ни разу не хватило в типографии
буквы «л» – «люблю» его измерить.

«Ладомир» не должен быть понятен.
Вам понятен хлеб и ветер в венике?!
Миллион поэтов вам понятен?
Вымерьте меня,
поймете Хлебникова.

Все гении давно уже в железе,
и
не внемлют люди новым голосам,
но кто-то должен
реабилитировать поэзию,
И этот кто-то —
должен быть я сам.

Вам всем,
кто не имел врагов,
не плакал от потерь,
оракул будущих времен
в рай приоткроет дверь.

Отмоет дочиста статут
и выпьет воду сам,
и ваши крылья отрастут.
А я пошел
к чертям…

Перепачкав в песочнице личики,
дети строят воздушные замки.
И смеются, хватаясь за руки,
песочного бунта зачинщики…

И взлетают в пространство отважно
шпили башен, проткнув небосклон,
пусть пока лишь песочных,
нестрашно,
пусть пока лишь воздушных,
неважно,
это только сейчас, а потом…

А потом набежали мамаши,
по домам увели их силком —
по развалинам замков,
ставших
снова серым —
обычным песком…

Понимаю припадками детства —
жизнь открытьями глубока —
вровень с улицей по соседству,
как увидел в семь лет с чердака.

И на пятки звезда наступает
только с той высотой пополам
и тебя по ночам распинает
на оконном кресте твоих рам.

Вот твой час —
когда, вспыхнув, сознание
видит будущее.
И ломко
он решает судьбу:
прозябание
или – вечно – за истиной гонка.
Этих взрослых звезд прорастание
в неуемных глазах ребенка…

Королев, Циолковский… В стремени
удержаться дано лишь им…
Обезличивание – лишь форма времени,
проходящего по остальным.
Человеки ли, дубликаты?..
Только в каждом Вселенная мается.
Это взрослые виноваты
в том,
что детство кончается…

Когда каюк мне
как поэту
придет,
поставлю на утробу.
Глупее нет – стоять у гроба,
когда в нем ни фитюльки нету.

Я знаю, это будет ночью, —
поэты ночью видят лучше, —
когда сгущается до точки
вся жизнь под ногтем авторучки.

И вот – его теряя имя
и примеряя мир иной,
смеяться буду над другими,
как будто плача над собой…

А днем,
наевшись цитрамона,
всю писанину – под кровать!
И обалдело-просветленным
пойти с сынишкой погулять…

И там —
в какой-нибудь аллее
тех – работящих пожалеть,
кто чувства лучшие пропели,
но не успели
умереть…

Я – случай из восьмого «Д»,
и без «дозы» вам со мной не справиться…
Я живу в воображении людей
или в памяти, какая разница…

Мне снится сон – навязчивый и жуткий,
привычен, впрочем, он для наркомана:
меня с ладони кормит проститутка,
а я ей говорю: «Мне скучно, мама…»

А за окном, как в кадре негатива,
мои года, темнея на заре,
как лебеди, качаются пугливо
и машут крыльями календарей.

И надевая белые халаты,
мы трем бензином стекла целый день,
мы знаем, это птицы виноваты…
смывая молча белых лебедей…

А я ей говорю: «Мне скучно, грустно…»
И вспоминаю школу, класс и долго
я не могу попасть указкой узкой,
хоть и нашел на карте, в реку Волгу.

А наяву я сплю, мне не до шутки.
Проходит день – как все – обыкновенный.
Потом и сон – навязчивый и жуткий…
Она никак попасть не может в вену…