Лариса Миллер: Потаенного смысла поимка

Покой. Недвижны луч и тень,
И даже шевелиться лень.
Лист не дрожит, и куст не гнётся.
А вдруг и время не зачтётся
Сегодня нам, и можно жить
И временем не дорожить?

Незабудки полиняли.
Цвет немного поменяли,
Но, как прежде, «В добрый путь, —
Говорят мне. – Не забудь,
Как цвели мы вдоль оврага,
И какое это благо,
И какие чудеса
Видеть лес и небеса».

Я плохо в земной этой школе учусь,
Считаю ворон, на уроках верчусь,
Простую задачку решить не умею,
К доске меня вызовут – я онемею,
Вопрос зададут – буду тупо молчать.
Мне рано ещё эту школу кончать.
Ругайте меня, задавайте на лето,
Пусть только учёба не кончится эта.

Завтра будет новый дождь,
Завтра будет новый ветер,
Завтра в целом белом свете
След мой частый не найдёшь.
Завтра будет новый луч
И умытая дорога,
Завтра будет много-много
Совершенно новых туч.
Это значит, что и я
Быть должна такой же новой,
По возможности, готовой
К переменам бытия.

Я дни не хочу коротать,
Хочу удлинять их, чтоб время
Исчезло, как лишнее бремя,
И воздух прозрачный глотать.
Пусть день будет долгим таким,
Чтоб я от него уставала,
Чтоб солнце мне спать не давало,
Светя за окошком моим.

Нас позабудут, а потом
Забудут тех, кто нас забудет,
И ветер те следы остудит,
Что вьются в мире обжитом.

Но вдруг когда-нибудь опять
Воскреснет сыгранная нота,
Заставив чуткого кого-то
Заплакать или просиять.

Просто всё отложили до лучших времён:
Вот оденется в пурпур и золото клён,
Вот волна поцелует босые ступни,
Вот наступят лучистые снежные дни
Вот омоет жасмин дождевая вода,
Вот скворцы прилетят, и тогда, и тогда…

Гулял под дождём и совсем не скучал.
Ведь дождик по зонтику громко стучал,
С тобой говорил, заливая при этом
Земное пространство серебряным светом.
Вам с дождиком весело было вдвоём,
Хоть каждый из вас размышлял о своём,
И ты толковал на наречии местном,
А он на каком-то далёком, небесном.

Жить, не спасая, не спасаясь,
А так – земли едва касаясь,
А так – танцуя и шутя,
Легко, как малое дитя,
Когда его никто не мучит.
И кто меня так жить научит?

А если поглубже зарыться в подушку,
То, может, забудем, что взяты на мушку.
А если укрыться в заросшем саду,
То, может, забудем, что мы на виду.
А ежели в травы густые улечься,
То, может, забудем, что глупо беречься,
Что жизнь – беспощадный и меткий стрелок,
И будет прострелен любой уголок.

Мы только с воздухом граничим,
С пространством солнечным и птичьим,
Где ветер, где листва летит
И нам дорогу золотит.
И с воздухом, где лист и птица,
Неохраняема граница.

А музыка была. Потом её не стало.
Наверное, она звучать внутри устала.
А может быть, её в природе не осталось.
Осталась лишь одна смертельная усталость.
Усталость не звучит. Смогу ли жить немая,
Не разжимая губ и глаз не поднимая.

Я люблю твой ствол шершавый,
Мох твой жёсткий, лист твой ржавый,
Душу нежную твою.
Мы живём с тобой в краю,
Где живых легко изводят.
Ты дыши, пусть соки бродят.
Я держусь, и ты держись,
И давай стремиться ввысь.

Чтоб быть счастливой, надо мало:
Под старенькое одеяло
К бабуле вечером залезть,
И чтоб мне было только шесть,
Чтоб на ночь мне читали сказки,
Чтоб утром выйти, взяв салазки,
Туда, где снега пелена,
И чтобы кончилась война.

Я тишину перевожу
На русский, на певучий русский.
Берёза, ива, мостик узкий,
Тропа, где каждый день хожу.