Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2 - Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи

Но помни, что с болью, со стоном,
Как грех на духу,
Вот так же слова исступлённо
Отдашь ты стиху,

Но помни, что ты настоящий —
Лишь всё потеряв,
Что запах острее и слаще
У срезанных трав,

Что всякого горя и смрада
Хлебнешь ты сполна,
Что сломана гроздь винограда
Во имя вина.

Все города похожи на Толедо,
Когда глядишь на них с горы сквозь рощу,
Как будто входишь в полотно Эль Греко.
Сперва я это в Киеве заметил,
А много лет спустя увидел в Бронксе.
Теперь таким же показался Питсбург.
Таким же ты с горы увидишь город,
В котором я когда-то жил и умер.

Мой друг-художник как-то из Толедо
Привез мне связку шпаг миниатюрных,
Которыми берут кусочки сыра:
Толедское изделье для туристов.

Похожие на зубочистки шпаги,
В альбоме репродукции Эль Греко,
В какой-то книжке стены Алькасара —
Вот всё, что мне известно про Толедо.

Но я с Толедо, очевидно, связан
Домашним чем-то, будничным, привычным,
Как будто половину жизни прожил
Я в городе, который нарисован.

Вон человек идет.
И он зайдет в аптеку.
Понадобился йод
Внезапно человеку.

Всё так, и всё не так.
Там в тишине аптечной
В дверях стоит чудак
Трагически беспечный.

И серебро, и медь
Уплатит он кассиру,
Чтоб пузырек иметь
И унести в квартиру.

Всё так, и всё не так.
Как на большую льдину
Упал луны медяк
В аптечную витрину.

В рассеянности он
Порезал палец в ванной,
Он несколько смущён
Царапиною странной.

Всё так, и всё не так,
И где-то в сердце самом
Стучит: тик-так, тик-так —
То кровь шумит по шрамам.

Он осторожно йод
Накапает на ранку
И бережно заткнёт
Он пробочкою склянку.

Всё так, и всё не так.
Попробуй, с роком сверься.
Какой-нибудь пустяк —
И разорвется сердце!

И кончится всё так:
Обычным некрологом
О том, как шел чудак
По жизненным дорогам.

Всё так, и всё не так.
Всё кончится взрывною
Куда-то в вечный мрак
Катящейся звездою.

Не была моя жизнь неудачей,
Хоть не шел я по красным коврам,
А шагал, как шарманщик бродячий,
По чужим незнакомым дворам.

Только — что бы со мной ни случилось,
А над жизнью моей кочевой
Серафима стоит шестикрылость,
А не дача и сад под Москвой.

Как доходит до славы — мы слабы.
Часто слава бывает бедой.
Да, конечно, не худо бы славы,
Да не хочется славы худой.

Полетать мне по свету осколком,
Нагуляться мне по миру всласть
Перед тем, как на русскую полку
Мне когда-нибудь звездно упасть.

Всё держится на принципе простом:
Неважно, за какой берусь предмет —
Высокий или низкий, — дело в том,
Какой я на предмет бросаю свет.

Вот телеграфный столб вобью в строку,
И лист газетный брошу на панель,
И ветром этот лист проволоку
По улицам за тридевять земель.

А сам пойду плясать вокруг столба
Иль тихо прислонюсь к нему в тоске.
Кто знает, может быть, моя судьба
В том по ветру несущемся листке.

А если мне всё это надоест —
Столб вырву, лист газетный подожгу,
Могу какой угодно сделать жест,
Совсем без жестов обойтись могу.

Так просто — декорации все снять —
И в черных сукнах ночи я опять.

Я попрошу художника сперва
Подвесить очень низкую звезду,
Чтоб замерцала под звездой трава.
Я по дороге издали иду.

Всё ближе подхожу я к фонарю,
Дрожащему у крайнего двора.
Вот подошел и на фонарь смотрю —
Теней и света резкая игра.

Внезапно освещается на миг
Передо мной дорога впереди.
Всё сотрясает сумасшедший крик,
Загрохотавший из моей груди.

Немедленно я погасил звезду,
И камнем разбиваю я фонарь.
Я по дороге этой не пойду.
Уже я шел по ней когда-то встарь.

Из глубины всплывает крупный план.
Вверху лицо огромное горит.
Я узнаю себя. Слегка я пьян,
Без галстука, нечесан, непобрит.

Еще мгновенье — и вода везде.
Лицо мне заливает водопад.
Лицо мое теряется в воде.
Потоки мчатся, пенятся, шипят.