Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2 - Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи

Уже ты подводишь итоги.
Стоишь на последней черте.
А помнишь плиту на дороге
И надпись на темной плите?

Таинственно и величаво
Плита средь высокой травы
Гласила: «Пойдешь ты направо —
Тебе не снести головы,

А если направишься прямо —
Схоронишь родных и друзей,
Там ждет тебя черная яма
И все твои милые в ней.

А если свернешь ты налево —
Дорогу забудешь назад».
Величием древнего гнева
Слова на распутьи горят.

И хочешь не хочешь, а надо,
Какой-нибудь путь выбирай.
И выбрал ты с первого взгляда,
А выбрал — уже не пеняй!..

Пошла твоя жизнь по-иному.
Хоть ты порывался потом
Дорогу отыскивать к дому,
Да сам ты не знаешь, где дом.

Идёшь ты по жизни с опаской,
Идёшь с постаревшим лицом,
А всё ещё веришь, что сказка
Должна быть с хорошим концом.

В Санта-Монике нынешним летом
Я бродил по прибрежным кварталам
Со знакомым американским поэтом,
Добродушным, веселым малым.

Я слушал, как чайки плачут,
Как грохочет у берега пена.
Внезапно спросил он: «Что всё это значит?»
И руку поднял недоуменно.

Это он о жизни, всем нам отмеренной,
О чуде, с которым никак не свыкся,
Спрашивал, как ученик, растерянный
Перед загадкою икса.

А потом в кабачке, забавном на диво,
С бочонками-табуретками,
Мы пили холодное пиво
И заедали креветками.

Дни и дороги бегут навстречу,
И, может быть, близко конец маячит.
Я, верно, ему на вопрос не отвечу,
Да я и не знаю, что всё это значит!

Зачем я утром к десяти часам
Жду почтальона — я не знаю сам.

Я писем не пишу, да и похоже,
Что мне писать никто не станет тоже

Но хоть не жду я писем ниоткуда,
А все-таки я ожидаю чуда.

Я жду какой-то вести от кого-то,
Я жду в судьбе большого поворота.

И поступь почтальона издалёка
Я чувствую, как приближенье рока.

Когда во двор вступает письмоносец,
То продирает по спине морозец,

А в голосе его из коридора
Я слышу громы греческого хора.

Но вот богов гонец, судеб посланец,
С холщовой сумкой вестник, приосанясь

И улыбаясь царственно-лучисто,
Даёт мне счёт от моего дантиста.

И сразу всё темнеет — небо, стены,
На всём следы мгновенной перемены.

И почтальон под тёмным небосклоном
Становится обычным почтальоном.

Что ни утро — то листья янтарней.
В дым осенний летят торопливы.
Так в штабах отступающих армий
Обречённо сжигают архивы.

На холодном ветру суматоха.
Эта осень совсем как эпоха:
Сколько сорванных, сбитых, сожжённых,
Перепуганных и побеждённых…

И ветер, и снег,
И темень на улице поздней,
И тени из тех,
Что, сойдясь, замышляют какие-то козни.

И в тёмном парадном
Не спрятаться и не согреться,
И слышно, как рядом
Под рёбрами брякает сердце.

Качаются ветви
В беспамятно-воющем ветре,
В отчаянном ветре
Качаются вечные ветви.

Зачем Ты свои небеса
Расплескал надо мною?
Зачем Ты мне колешь глаза
Непорочной звездою?

Как лодку ночную
Кидает куда-нибудь шквалом —
Я так же кочую
По вздыбленным чёрным кварталам.

На этой из камня
И глины отлитой планете
Была красота мне
Страшнее всех страхов на свете.

Сияла она,
Как лампада над Дантовым адом,
Грозна и страшна,
Оттого что с погибелью рядом.

Казалось тогда,
Что и космос какой-то двоякий,
Я тоже звезда,
И я тоже сверкаю во мраке.

Из Питсбурга ехал автобус,
Катился на юг в Вашингтон,
Я сел, от других обособясь,
В заботы свои погружён.

И как-то взглянув наудачу,
Я мельком увидел во рву –
Как белая тощая кляча
Неспешно жевала траву.

И столько в ней вечного было,
И столько земного тепла,
Как будто чудесная сила
Земли за окном проплыла.