Владимир Высоцкий - Нерв

Колокол!.. Жокей мой на коне,
Он смеется в предвкушенье мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды.

Что со мной, что делаю, как смею?!
Потакаю своему врагу.
Я собою просто не владею,
Я прийти не первым не могу!

Что же делать остается мне?
Вышвырнуть жокея своего
И бежать, как будто в табуне.
Под седлом, в узде, но без него.

Я пришел, а он в хвосте плетется,
По камням, по лужам, по росе…
Я впервые не был иноходцем,
Я стремился выиграть, как все.

В заповеднике, вот в каком — забыл,
Жил да был козел рога длинные.
Хоть с волками жил не по-волчьи выл,
Блеял песенки все козлиные.

И пощипывал он травку, и нагуливал бока.
Не услышишь от него дурного слова.
Толку было с него, правда, как с козла — молока,
Но вреда, однако, тоже никакого.

Жил на выпасе он возле озерка,
Не вторгаясь в чужие владения,
Но заметили скромного козлика
И избрали в козлы отпущения.

Например, медведь, баламут и плут
Обхамит кого по-медвежьему,
Враз козла найдут, приведут и бьют
По рогам ему и промеж ему.

Не противился он, серенький, насилию со злом,
А сносил побои весело и гордо.
Сам медведь сказал: «Ребята, я горжусь козлом,
Героическая личность козья морда!»

Берегли козла, как наследника.
Вышло даже в лесу запрещение
С территории заповедника
Отпускать козла отпущения.

А козел себе все скакал козлом,
Но пошаливал втихомолочку
Как-то бороду завязал узлом,
Из кустов назвал волка сволочью.

А когда очередное отпущенье получал
(Все за то, что волки лишку откусили),
Он как-будто бы случайно по-медвежьи зарычал,
Но внимания тогда не обратили.

Пока хищники меж собою дрались,
В заповеднике крепло мнение,
Что дороже всех медведей и лис
Дорогой козел отпущения.

Ускакал козел да и стал таков.
«Эй вы, бурые, — кричит, светло-пегие!
Отниму у вас рацион волков
И медвежие привилегии.

Покажу вам козью морду настоящую в лесу,
Распишу туды-сюды по трафарету.
Всех на роги намотаю, всех по кочкам разнесу,
Всех ославлю по всему я белу свету.

Не один из вас будет землю жрать,
Все подохните без прощения.
Отпускать грехи кому — мне решать,
Это я — козел отпущения».

В заповеднике, вот в каком — забыл,
Правит бал козел не по-прежнему.
Он с волками жил и по-волчьи взвыл,
И рычит теперь по-медвежьему.

А козлятушки-ребятушки засучили рукава
И пошли шерстить волчишек в пух и клочья.
А чего теперь стесняться, если их глава
От лесного льва имеет полномочия.

Ощутил вдруг он остроту рогов
И козлиное вдохновение.
Росомах и лис, медведей, волков
Превратил в козлов отпущения.

Словно бритва рассвет полоснул по глазам,
Отворились курки, как волшебный Сезам,
Появились стрелки, на помине легки.
И взлетели стрекозы с протухшей реки
И потеха пошла в две руки.

Мы легли на живот и убрали клыки.
Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,
Чуял волчие ямы подушками лап,
Тот, кого даже пуля догнать не могла б,
Тоже в страхе взопрел, и прилег, и ослаб.

Чтобы жизнь улыбалась волкам — не слыхал.
Зря мы любим ее, однолюбы.
Вот у смерти — красивый широкий оскал
И здоровые, крепкие зубы.

Улыбнемся же волчьей улыбкой врагу,
Псам еще не намылены холки.
Но — на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!

Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,
К небесам удивленные морды задрав:
Либо с неба возмездье на нас пролилось,
Либо свету конец и в мозгах перекос…
Только били нас в рост из железных стрекоз.

Кровью вымокли мы под свинцовым дождем
И смирились, решив: все равно не уйдем!
Животами горячими плавили снег.
Эту бойню затеял — не бог — человек!
Улетающих — влет, убегающих — в бег…

Свора псов, ты за стаей моей не вяжись,
В равной сваре за нами удача. Волки мы!
Хороша наша волчья жизнь.
Вы — собаки, и смерть вам — собачья.

Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу,
Чтобы в корне пресечь кривотолки.
Но — на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!