Борис Нарциссов - Письмо самому себе - Стихотворения и новеллы

Водопады и пропасти, алый туман.
Переливы торжественных фата-морган.

Как комет бирюзовых хвосты.
Перекинуты были мосты,

И по ним, как по звонкому синему льду.
Я, мерцая, скользил со звезды на звезду.

От сверкающих радостных дуг
Возникал ослепительный звук.

Каждый цвет волновался, струился и пел,
Каждый звук был подобием огненных тел.

И текли, и журчали года,
Как в реке незаметно вода.

Эту смесь алкалоидов я изобрел.
Это был только шприца короткий укол.

В подземной железной завелся вампир,
Ухмылялся в небритую бороду:
– Ну, и если когда пропадет пассажир,
Так и кто их считал там по городу?..

Средь подобных себе был в повадках новатором:
Не боялся толпы, залезал под вагон,
Чтобы скрыть, кто такой, вентилял в стрекотаторе
И железным визжал, набирая разгон.

Раз завелся, то, значит, так просто не выживешь:
Это он, нагружаясь на плечи, как кладь,
На стене оставляет разводами рыжими
Уговоры о том, как смертельно устать.

Подколесная тень, кувырком, схожий с крысой сам,
За тобой он – под ноги, вдогонку, в пыли…
Ты, усталый, приходишь домой. Но ты высосан,
Как и прочие – те, что его завели.

Апрель гудит охрипшим басом,
Аккомпанируя себе
На водосточной, час за часом.
Звенящей жалобно трубе.

Зернистый снег гниет за домом,
Питая лужу у крыльца.
Но непреложная истома
В свистках влюбленного скворца.

И скоро будет шум зеленый
И буйной вишни молоко:
Увы, обман определенный,
Что жить приятно и легко.

Сначала грубые куски
В изломах тускловато-сизы.
Но пламя лижет им виски
И под котлом их дразнит снизу.

И вот, сверкает, рождено,
И радугой играет в зное
Из мира черного окно,
Великолепно-смоляное.

Газетчику захватит аль
Всемирно-едким нафталином:
Се, улиц летних царь, асфальт,
Стекает тягостно и длинно.

Был ветер пес. А осень-мясничиха
Дорезала и клены, и закат.
Подвыв, кидался ветер лихо
С полей наскоком в гиблый сад.

Свисали с сучьев красные лохмотья,
И сизым мясом блекли облака.
Сцедила кровь: конец работе.
А псу бы лужи долакать.

Листве догнить. Сметет тупая сила
Ее в промозглый, плесневый подвал.
Ушла. И лампу погасила.
А ветер сучья оглодал.

В отчаяньи холодными руками
Рвет ветер волоса земли – леса.
А из-под туч, тяжелых, точно камень,
Как плач, гнусят вороньи голоса.

Был снег как снег. Но, оттепель устроив,
Ни удержу не зная, ни границ,
Зима перестаралась вдвое, втрое
И, захлебнувшись, пала ниц.

Течет дорога жидкой сукровицей.
И на подстилке прошлогодних трав,
Бельем остатки снега разметав,
Валяется зима-самоубийца.

Черный и головастый, в короне кургузой,
Самый высокий из всех фигур,
Он блистал лакированным пузом
Средь коней плясовитых и грузных тур.

Тон его сначала был гордый:
«Два шага в сторону! Шаг вперед!
Позицию в центре держите твердо!
Пешка гибнет, и другая берет!»

На доске возникает напряжение,
Фигуры источают линии сил.
Гибкая сеть защит и нападений
Паутиной на ветру висит.

Но зазвучала тревожная нота
И превращается в трубный вой:
Квадраты доски – как пчелиные соты,
Куда ворвался враждебный рой.

Кособоко, двумя прыжками
Хитрый конь
Объявляет шах.
Удары косо и прямо;
За смертную грань задев,
Король хочет в сторону. Ах!
По линии f
Анфиладный огонь!

Издалёка напрасна на выручку спешка.
«Милая королева! Помогите же, наконец!»
Ох, больно бодается рогатая пешка…
Плебейской рукой – королевский венец.