Борис Нарциссов - Письмо самому себе - Стихотворения и новеллы

Далеко, в глубине – «погибаю…»
Нагибаюсь я слышу – во мне.
Но завесами – мгла голубая,
И не видно мне – кто в глубине.

«Срок приходит, и времени мало…
Торопись: надвигается ночь…»
Но не знаю я – кто там в провалах,
И не в силах я, слабый, помочь.

Только чувствую: близкий и нужный.
Только знаю, что скоро замрет.
И опять из туманов жемчужных
Обреченный на гибель зовет.

– Кто ты, голос настойчивый? Где ты?
– Кто ты, житель моей темноты?
Только эхо. Ни звука ответа.
Только эхо, придушенно: «Ты».

Серафиму дано было бремя:
Искуситься в земном житии,
Позабыть на короткое время
Белоперые крылья свои.

Но телесные путы опасны:
Душной кровью туманится дух,
И над плотью, желанной и страстной,
Снег колеблет свой синий возд ух.

Он такой же – взгляни – на портрете:
Светел лоб и греховны уста.
Мы читаем: боренье в поэте,
Плоть-угар и душа-чистота.

А стихи, – позабытые крылья, –
Не умеют набрать высоты.
И ты видишь: напрасны усилья
Воспарить от земной маяты.

Белая царевна в саркофаге,
Черная и спящая душа.
Добрые и солнечные маги
К ним пока на помощь не спешат.

В бархатных распластанных воскрыльях,
Траурная бабочка души,
Вздрагивай в томительных усильях,
Но проснуться лучше не спеши:

Падают сиреневые хлопья
Театральной борной кислоты.
Злая отравительница опий
Смешивает с синью темноты.

Холодно в синеющих просторах
Музыки, мятели и зимы.
Бейся на настойчивых повторах,
Бабочках таинственная тьмы!

– Память навсегда запечатлела:
Спящую царевну на снегу,
Балерины бьющееся тело
И тоску движенья: «не могу».

В ненастоящем времени, не тут,
Растут несуществующие рощи.
Там нам подобные живут.
Они стремительней и проще.

Сойдутся девы в хороводный круг
И горестно, в смятении великом,
Мольбы с заламываньем рук
Возносят Каменному Лику.

Но имя лику – Рок. И он горой
Вздымается над мерным плачем тристе.
И непокорен лишь герой,
Нагой и в мускулах бугристых.

Он пальцами впивается в гранит,
Ломает ногти, напрягает спину:
Повержен идол, и гудит
Внизу падения лавина.

По лаврам розами горит венок:
Он в лоб герою тернии вонзает.
И это снова – новый рок.
Но этого герой не знает.

В сине-черном сначала – ни зги.
A потом колыхнется прилив,
И прибоя белесый изгиб,
И течений подводных извив.

И оттуда большой и крылатый
Негодует на путы и рвет
Их с себя, но расплата –
Это камень на грудь, это – гнет.

И гнетут облака точно плиты,
Слой за слоем ложатся и душат,
И с волнами свинцовыми слиты
Небеса и чуть видная суша.

Нов потемках свобода – как молния,
И – разгневанным громом в ответ.
А глаза вдохновенья исполнены.
Оттого что страдания – нет.

Это – крылья огромные скованы…
Это – рвутся они из-под бремени…
Я крутил конденсаторы времени
И случайно попал на Бетховена.

Тонкие ветки, серебряный иней.
Свет неземной, заколдованный, синий.
Жемчуг, сапфиры и бледный опал
Светят в парче снеговых покрывал.

Полной луной зачарованы ивы.
Видно далеко-далеко с обрыва
Черные тени на синем снегу,
Празелень льда на речном берегу.

Добела кем-то в выси накаленная,
Выше и выше, в пространства бездонные,
В сизую глубь уплывает луна.
Слышно, как светом поет тишина.