Константин Арбенин - Зимовье зверей

Я не любитель слишком четких слов и линий, —
Гляжу, как в горне корчится узор.
Я жгу хвосты, а ты, как младший Плиний,
Твердишь, что в каждой книге есть резон.

Я вывел крыс отрогами Шварцвальда
И выпил залпом небо над Берлином,
И среди скал искал следы слепого скальда,
Чей день кровав, а ночи пахнут гуталином.

Я богоборчеством нарочно был испорчен,
Чтоб в атеизме возродиться снова,
И главный кормчий на краю мне рожи корчил
И утверждал, что Бог, увы, — не только Слово…

Я не ценитель откровенно пошлых жестов,
Но рукописи требуют огня!
Я наблюдаю за горением с блаженством,
Сжигая четверть жизни за полдня.

Все, что происходит, происходит вне —
Вне тебя, но ты достоин того.
Ты достоин того, чтобы висеть на стене
С накрахмаленным воротничком и напудренным лбом.

Ты достоин того, чтобы собою пленять
Кабинетных вельмож и простых ходоков.
Ты их можешь принять, но ты не можешь обнять,
Ты не можешь увидеть их лиц сквозь ретушь зрачков.

Ты достоин того, чтобы висеть на стене,
Ты достоин того, чтобы пылиться в шкафу.
Ты достоин того, чтобы молчать в глубине —
В коленкоровом сне,
Под тиснёным табу.

Все, что происходит, происходит без нас,
Без нас, сонных, но мы достойны того.
Мы достойны того, чтоб не бояться их глаз —
Глаз всех тех, кто глядит со стены сквозь доски гробов.

Мы достойны того, чтобы класть их на стол
И пытаться понять, толкаясь в дверях.
Мы способны распять (или даже раз сто)
На ближайшей Великой Сосне или в календарях.

Ты достоин того, чтобы висеть на стене,
Ты достоин того, чтобы пылиться в шкафу.
Ты достоин того, чтобы молчать в глубине —
В коленкоровом сне,
Под тиснёным табу.

Все, что происходит, происходит во мне.
Да, я знаю, но я достоин того.
Я достоин того, чтоб рисовать на стене
Силуэты великих господ и лики рабов.

Я достоин того, чтобы все это понять
И, забыв их черты, больше туда не смотреть…
Я достоин всего, но я не в силах унять,
Подставляя свой радостный стыд под дежурную плеть.

Ты достоин того, чтобы висеть на стене,
Я достоин того, чтобы стоять под стеной.
Ты достоин того, чтобы молчать в глубине —
На серебряном дне,
В коленкоровом сне,
Нарисованном мной.

Когда на земле еще не было мела,
Когда еще рыбу кормили ноги,
Когда от возможностей все коченело
И были микробами даже боги,

Когда флора с фауной жили едино
И не знала узла ни одна лиана,
Когда каждый, кто пас, был сам себе и скотина,
А каждый, кто пил, пил из океана,

Катехизис был прост
И далёк от интриг:
Хвост за хвост!
Плавник за плавник!

Но еще в одноклеточных зрела свобода —
Размножалась деленьем, искала слово.
И уже без зазренья брала природа
Не только своё, но и часть чужого.

Ведь чужое казалось сытней и слаще,
И голодный стал грозой водопоя,
И, когда двое сытых сходились в чаще,
Они ждали его, чтобы сдаться без боя.

Первый жертвенный взнос
За близость к огню —
Хвост за хвост!
Клешня за клешню!

Теневые титаны не терпят оваций,
Богословы в миру не глядятся в небо.
После всех инквизиторских операций
На земле оставалось немного хлеба

Да в придачу немного сухого дыма,
Чтоб дышалось легко только тем, что поплоше.
А влюбленных измена вела на дыбу,
Заполняя присевшей толпою площадь.

Не вставай в полный рост,
Коли жизнь дорога —
Хвост за хвост!
Рога за рога!

Черно-белый альянс приобрёл оттенок,
Буквы выцвели, мыши оправу сгрызли.
И филологи стали писать на стенах,
Потому что молчать им мешали мысли.

И сверхновые ползали между прочих,
Не имея на свой аппетит патента.
И булыжник не стал еще оружьем рабочих,
Но топор уже стал инструментом студента.

Каждой твари — свой пост,
Каждой тле — свой роман.
Хвост за хвост!
Карман за карман!

А теперь, обойдя только контур дороги,
Мы вернёмся к своей рок-н-ролльной планиде,
Где чулки возбуждают сильнее, чем ноги,
Где Сатурн приоткрыт, но в упор не виден,

И хвосты, не ставшие атавизмом,
Костенеют — и их не продать, не отбросить.
И судьба с неособенным альтруизмом
Предлагает на выбор мне — плешь или проседь.