Юз Алешковский - Средь других имен

Там нет карет —
Каретный ряд.
Там Эрмитаж —
Московский сад,
И шахматы,
И та скамья,
Где довоенным летним днем
Среди мужчин
Мальчишка,
Я
Впервые сделал ход конем —
И от Садового кольца
До северной земли конца —
Во мрак Каретный ряд пролег,
Чтоб я бежать из мрака мог.
Кто говорит, что нет коней
В каретах лет,
В каретах дней?
Кто говорит — пусть говорит,
Но пыль летит из-под копыт.
Каретный ряд,
Широкий ряд,
Всю ширь твою объемлет взгляд
И — восполнение утрат —
Всех обнимает наугад,
Во всех влюбляется подряд.
И вдаль летит Каретный ряд.

Тороплив был век, непочтителен,
Рушил-строил с утра до утра,
Но остался маленький домик
В глубине большого двора.

С палисадником домик тихий.
В нем, от шумных дел далеки,
Осторожно и неприметно
Жили скромные старики.

Выходили они на улицу,
Семенили они в гастроном,
Огибая тяжелый, сумрачный,
Над двором их нависший дом.

Знал он твердо, в каких чинах,
Где служили его хозяева,
И в квадратных его глазах
Багровело холодное зарево.

И горбатились тихие, смирные
Переживчики-старики,
И цвели в палисаднике синие
Удивленные васильки

И глядели, как век непочтительный
Рушил-строил с утра до утра,
Не касаясь старого домика
В глубине большого двора.

Наш дом и школа были
Почти крыльцо в крыльцо,
Спешат автомобили,
Садовое кольцо.

Над нами громоздилась
Рассветная Москва
И в прутьях-клетках билась
Лиловая листва.

Мы по двору бежали,
Чтоб обогнать звонок,
И кляксу-ночь стирали
С камней десятки ног…

Ах, что б ни говорили,
Та школа хороша.
Меня зовут Четыре
Высоких этажа.

Зовут не дозовутся,
Звонок звенит,
Бегу!
А годы остаются
На мертвенном снегу.

Ослепительны сопок верха.
И опять на весенней проталинке
Голубика средь бурого мха,
И кусты смолянистого стланика,
И листок иван-чая тугой
В снежном блюдце,
На солнце сверкающем…
Да и сам я сегодня —
Такой
Островок, снова жизнь начинающий.

Господи, раньше тебя не знал
И себя не знал я среди тревоги.
Я от жизни средь многих людей устал,
Дай мне жизни среди немногих.

Пусть зло во все века сильней,
Но доброта неистребима,
Идет безвестным пилигримом
Она дорогою своей.
Давно уж слуха нет о ней…
И вдруг…
Вдруг, как с икон Рублева,
Она глядит — сама основа
И оправданье жизни всей.

От Эльгена на нартах оленьих
До Сеймчана…
Алеют снега,
И лиловые лиственниц тени
Разметала по сопкам тайга.
И каюры колдуют шестами,
И олени по насту летят,
Хлещут красное солнце рогами
И копытами топчут закат.

Неделю их качало в трюме.
Неделю задыхались в трюме
В отсеках темных.

И плыл корабль к далекой Колыме.
И неотступный,
Вперясь в него,
Как глаз дремучей бездны,
Бежал за ним по следу перископ [28] Корабли, перевозившие на Колыму заключенных, шли в со провождении подводной лодки. — Авт . .

Идут,
От ветра встречного пьянея,
И строятся безмолвными рядами.
Потом выносят трупы.
Считают.
И холодно глядят немые сопки.
…Стоят живые мертвыми рядами.

Их принимает некто из ГУЛАГА
И шарит наторенными глазами
По синегубым, по землистым лицам
И повторяет, словно заклинанье:
— Вопросы есть?
Вопросы есть? —
Штыки блестят на солнце.
— Вопросы есть? —
Клыки овчарки скалят.

А высоко,
Незримы и неслышны,
Торжественно поют людские души.

Средь мокрых трав шагаю вдоль ручья
И узнаю расцветшими глазами
Овраг с набухшим лесом на плечах,
Дорогу, поле, пруд под тополями.
В ненастный день сюда явился вдруг,
Все бросив, как влюбленный на свиданье.
И хоть одна из множества разлук
Окончила свое существованье.