Юз Алешковский - Средь других имен

Это чувство, во мне живущее,
Называю бессмертным я,
Потому что ты самая лучшая,
Золотая мечта моя.

К нам сюда, в глухое заточенье,
Радость не приходит никогда.
Как холодные стальные звенья,
Дни пустые нижутся в года.

День на день мучительно похожи,
Бесконечна злая цепь минут:
Каждый день, всегда одно и то же —
Те же мысли, тот же рабский труд.

Редки, редки светлые мгновенья:
То о прошлом грезы иль мечты,—
И тогда в стальные эти звенья
Яркие вплетаются цветы.

Вот сегодня, третьего июня,
В час свободный грезя наяву,
Вспомнил я утраченную юность,
Вспомнил я далекую Москву.

Но не ту, что на проспектах гулких
Горделиво к небу вознеслась,
А кривых арбатских переулков
Кружевную сказочную вязь.

И не башни, те, что над Москвою
Сторожами вечными стоят,
А дворы, поросшие травою,
И узор бесхитростных оград.

Вспомнил я, какие молодые
Были мы в тот лучезарный день,
Когда в нашу комнату впервые
Я принес цветущую сирень.

Вспомнил вечер тихий над Москвою:
Был морозец, падал крупный снег.
Как мы были счастливы с тобою!
Как был весел легких санок бег.

И еще припомнил я с тоскою,
Как далекий и прекрасный сон,
Старый парк, пригорок над рекою
И курантов дальний перезвон.

К нам сюда, в далекое изгнанье,
Радости дорогу не найти.
Нам остались лишь воспоминанья
О далеком пройденном пути.

Был октябрь не по-московски жаркий,
Отцветали поздние цветы.
Нас в Петровско-Разумовском парке
Было двое, только я и ты.

Не спеша роняли листья клены,
Пламенея, догорал закат;
И казался золотом червонным
В тонких рюмках розовый мускат.

С той поры я встретил много весен,
Но отдал бы все их, не скупясь,
За еще одну такую осень,
Что тогда мне в жизни привелась.

Помню, я в этот день целовал твои волосы
И тебе поверял дорогие мечты.
Помню, в парке осеннем цвели гладиолусы,
Золотые, как солнечный полдень, цветы.

Как теперь далеки подмосковные рощи!
Как в тумане я вижу бульваров кольцо,
И знакомую с детства Арбатскую площадь,
И знакомое мне дорогое лицо.

Пусть давно не слыхал я любимого голоса,
Пусть не видел давно дорогие черты,
Пусть в пустыне заснеженной нет гладиолусов,
Верю, всюду незримо присутствуешь ты.

Ты в далекой столице живешь, одинокая,
И, я знаю, мечтаешь о встрече со мной.
Обещаю тебе, дорогая, далекая,
Принести гладиолусы ранней порой.

А пока попрошу, когда яркие полосы
Нарисует на небе багряный рассвет,
Принеси в нашу комнату горсть гладиолусов
И укрась ими стол, где стоит мой портрет.

Наша старая злая планета
Описала еще один круг.
Чифирку, что ли, выпьем в честь этого,
Мой товарищ, мой лагерный друг!

Мы сегодня с тобою товарищи,
Ну, а завтра ты будешь далек —
Говорят, что в году наступающем
Ты закончишь свой лагерный срок.

За ворота тюремные выйдешь,
Но и счастья тебе не видать:
Все равно никогда не увидишь
Ни детей ты, ни старую мать.

Не тащить же тебе, в самом деле,
Мать-старуху и малых детей
В это царство суровых метелей,
В это царство бесправных людей.

Для тебя точно так же потянутся
Беспросветные серые дни,
Сторожить тебя так же останутся
Бесконечных запреток огни.

Счастье нам никогда не достанется,
Все равно ты не смоешь клейма;
Нашей общей тюрьмою останется
До конца наших дней Колыма.

Горькой платой за глупую ложь
Наши лучшие годы уходят.
Где-то жизнь стороною проходит,
Как весенний живительный дождь:

Где-то плачут, а где-то поют;
Кто-то счастлив, а кто-то несчастен.
Я теперь ко всему безучастен,
Мой удел лишь терпенье и труд.

Искалеченный многими болями,
Распрощусь я с проклятой тюрьмой
И, быть может, вернуся домой,
Постаревший и обездоленный.