Юз Алешковский - Средь других имен

Все отняли, что могли отнять.
Конченный, забытый, чуть живой я…
Вдруг я понял. Около меня
Кто-то есть. Я не один. Нас двое.

Кто-то поднял с пола и земли,
И повел, и стал поводырем мне.
И слова, как крылья, повлекли
Все сильней, все шире, все огромней.

«Обопритесь на меня легко.
Вот рука моя, плечо и шея.
Я всегда была от вас так далеко,
В жизни вашей вам мешать не смея.

Кончилась отверженность моя.
Дочь опять вернулась в отчье лоно.
О Отец! Пойдемте! С вами я.
Ваша Песня, ваша Антигона».

Как только ночь, из той неведомой страны,
Где мужи доблестны и жены величавы,
Будя видения и разгоняя сны,
Спешит, торопится ко мне поэт курчавый.

Часы безумств крылаты и легки,
Они как пламенник веселью дружбы служат.
И я не свой, когда две тени — две руки
Венком мне голову окружат.

Я знаю, я других не соберу венков,
Мне лавр назначенный в своем краю увянет.
К прилавку книжному из-за моих стихов,
Тесняся и шумя, толпа стоять не станет.

Не будет сладость их никем оценена,
Не будет узнана их тайна и удача.
Из русских девушек, я знаю, ни одна
Не вспыхнет, их как счастье пряча.

Так никому пою… И все ж неповторим
Тот миг. Кончается к утру беседа наша,
И — два поэта — мы друг другу говорим,
Когда прощаемся: «Прощай, мой милый Саша».

Я вышел. Тихо. Ночь кругом.
Спят все, и грешный, и проклятый…
И я шепчу: — Ночь тоже дом.
Войди сюда. Здесь у себя ты.

Пусть длится продолженье дня —
Огни, горящие по зоне.
Они не страшны для меня,
Их свет в нездешнем свете тонет.

Сейчас все эти дали, лес,
Лежат, окутанные снами.
И только «ШИРШАЯ НЕБЕС»
Скорбит и молится над нами.

Когда на Руси построяли
Иль крепость, иль Кремль, или храм,
Живое, чтоб крепче стояли,
Вмуровывали по углам.

Случилось кому появиться,
Тут жалобы не помогли б.
Будь отрок, жена ли, девица,
Кто встретился, тот и погиб.

Сейчас создается эпоха,
И в низ ее — в щебень и в бут,
Чтоб здание вышло неплохо,
Живых миллионы кладут.

Мы схвачены — злой и невинный.
За что? Пусть Господь разберет.
И движется длинный-предлинный
Наш, к гибели нашей, черед.

Но, брат мой, вмурованный в камень,
Пойми, мы недаром легли,
Мы то, чем крепится фундамент
Всей будущей жизни земли.

Я был в доме глух, я был в храме нем.
Сердцу слабому грудь не крепка.
Не крестили меня крестным знаменем
С неба белые облака.

Я, хромая, прошел путь знания.
Я не спрашивал, что там.
Я чужие давал названия
Птицам, радостям и цветам.

Не звучал для меня как счастие
Мировых голосов хорал.
Я священнейшее причастие
В искривленные губы брал.

Не простер к Тебе, Матерь, длани я
И Твой Сын не прильнул ко мне.
Человеческого желания
Я не дал ни одной жене.

Грех последнего преступления
Я в себе побороть не смог.
Дар, как гром говорящего пения,
Я зажал, завернув в платок,
Чтоб не ринулось ко мне Слово —
Огнезрачное колесо.
… … … … … … … … … … … … … … …
Вот такого-то, вот такого
И судило меня ОСО.

Здесь, в невеселом нашем доме,
Меня утешил звук знакомый:
Стишок, припомнившийся мне:
«Поглубже в сон, поближе к дому».

Пусть нет конца моей беде,
Я все твержу четыре слова,
И вот, не различаю, где
Бараки, зона, лес сосновый…

От слов, от ссор, от работяг,
От злобы, от вражды к другому…
Не слушай, отдохни, приляг,
Поглубже в сон, поближе к дому.

Рукой недоброй и лихой
Мне жизнь очерчена по краю.
Я болен. Я совсем плохой.
Я чувствую, что умираю.

Но холодеющий. В бреду.
Скажу, переборов истому:
«Не трогай, смерть. Я сам пойду
Поглубже в сон. Поближе к дому».

Милый, милый, кудрявый мой,
Русский весь, как приокские села,
Как орешника прут — прямой,
Как на Троицу звон — веселый.

Так лишь ветер бежит по овсам,
С неба золото солнца роняя.
Вторя радостным голосам,
Шел ты, молодость обгоняя.