Мария Вега - Ночной корабль - Стихотворения и письма

Сегодня утром красный жук
На подоконник влез украдкой.
По нитке шелковой паук
Спустился над моей тетрадкой,
В саду шиповник бросил мне
Цветок раскрытый на колени,
А ночью маленькие тени
Писали буквы на луне.
Ах, что-то будет?.. Всё кругом
Дарует смутную примету.
Не радость ли, бродя по свету,
Зайдет случайно в этот дом?

В каком горниле расплавишь,
В какие слова вольешь
Двойную – дождя и клавиш –
Двойную – до сердца – дрожь?

Нет мускула, нет ресницы,
В которых бы ритм не пел.
В рояле, в окне струится
Сверкающий ливень стрел.

Какую звезду оставишь,
Каким стихом изойдешь.
Двойная – тоски и клавиш –
Двойная – до крика – дрожь?

Да будет, да будет слово!
Но слова предельный звук
Оборван… Гремит сурово
Стаккато суровых рук.

В сухой, рассыпанной дроби
Приказ: О себе – молчи…
И руки упали, обе,
Как сломанные лучи.

Выше всех богатырским ростом.
Глядя в небо и в даль морей,
Что ты видел, ярый апостол,
Над толпой других рыбарей?

А когда огоньки вспорхнули
На двенадцать суровых лбов,
Что ты слышал в смятенном гуле
Двенадцати языков?

Не радостен и не светел
Морщинами взрытый лик
Взывал троекратно петел,
И в сердце остался крик.

Любить не умел ты просто, –
Сквозь муку, сомненье, гнев
Лег твой путь, сраженный апостол
Неутешенный старый лев.

Но с какою страстью живою
Ты молился в предсмертной мгле:
«Распните вниз головою.
Казните лицом к земле!»

Под тяжелый скрип перекладин
И каната протяжный визг
Первый раз из глубоких впадин
Глаза посмотрели вниз.

Ниже пыли, песчинки малой,
С камнями став заодно.
Ты увидел свет небывалый
Там, где прежде было темно.

Ты узнал, приобщаясь рая.
Что небо и здесь, и там,
Но сказать не мог, умирая.
Возвестить не успел мирам

Привязанными руками,
Недышащим, синим ртом…
Старый Петр. Озаренный Камень,
Больше всех любимый Христом.

Беспредельно, безраздельно веря,
Я прошу тебя, пока жива:
Дай мне детскую правдивость зверя,
Ум совы, неустрашимость льва.

На слепой земле, залитой кровью,
Где пути судьбы бегут вразброд.
Кротость терпеливую, воловью,
Удели мне от твоих щедрот.

А когда я, полюбив, заплачу,
Господи, подай душе моей
Радостную преданность собачью
И молчанье диких лебедей.

Смоляные волосы откинуты,
Желтый глаз прищурен и пытлив.
Треугольниками брови сдвинуты,
А в лице оливковый отлив.
Оттого ль, что твой шатер заплатанный
Век за веком уплывал в закат
И алел, как пламя, туго скатанный
До бровей узорный плат;
Оттого ль, что ровностью горючею
С детских лет была опалена.
Золотилась грозовою тучею
И медовым отблеском вина, –
Навсегда в тебе туман и золото,
Странный мир сияний и теней,
Словно сердце надвое расколото
В двойственности ранящей своей.

В Зоологическом Саду
Следы от лапок на пруду.
Прудок подернут тонким льдом,
И серый-серый день кругом
Плывет из сонной пустоты,
Цепляясь ватой за кусты.
Вот в пустоте пропела, –
За дверью клети мертвый зверь…

Сорока белке говорит:
«Он будет к вечеру закрыт».

Качнула белка головой
И полушубок рыжий свой
Хлопочет серым заменить:
Неловко в рыжем хоронить.

Клюв обломан. Нет крыла.
Желтым глазом из угла
Смотрит в стену. Спит – не спит.
В клетку наглухо забит.

От окна, сквозь полумглу,
К уцелевшему крылу
Пауки-крестовики
Протянули гамаки.

В Зоологическом Саду
Четыре маленьких джейрана.
У младшего гноится рана.
Мы вместе. Мы давно в аду.
У них озябшие копытца,
На детских рожках короста.
С лохмотьев рваного куста
К ним на солому дождь струится,
И стыдно, и нельзя жалеть,
Нельзя им лгать о рощах рая,
Куда уходят, умирая.
Но можно только через клеть
Смотреть на золотые шкурки,
На лоб, отмеченный звездой,
На чашку с мутною водой,
Где тонут вспухшие окурки.