Мария Вега - Ночной корабль - Стихотворения и письма

Замедлить бег и оттянуть минуту,
Когда, на лоб железные очки
Подняв, на циферблат посмотрит няня
И скажет: Спать пора!
Но алая стрелка не слушаясь, указывая пальцем
На ненавистную мне цифру – девять.

Мол кровать стояла в темной нише,
А на другом конце, под образами,
Среди горы подушек, – странный гном, –
Малюсенькая бабушка лежала
И перед сном укладывала зубы
В свой неизменный голубой стакан.

Мне нравилось подняться на локтях,
Из-за стены выглядывать украдкой
И видеть золотого Гавриила,
Грустившего в киоте, за стеклом,
И бабушку, с ее седой косичкой
И носом Сирано де Бержерак.

Часы в столовой били два удара.
Потрескивала мебель. Сон не шел.
И я, боясь дышать, из-за подушки
Товарища ночного доставала:
То был нелепый плюшевый медведь;
Нос шерстяной, заштопанный лиловым.
И пуговки от туфель вместо глаз.

Так в тишине я, притаясь, играла.
Медведь сидел, протягивая лапу,
И пуговичным пазом отражал
Малиновую звездочку лампады.

Я говорила на ухо ему,
Что уплыву на корабле крылатом.
Где триста тысяч алых парусов,
И капитан продаст мне осьминога,
Которого а буду на цепочке
Водить и по утрам поить какао.

Я говорила о ручных газелях,
О феях и о залах из стекла.
Там будут в париках скользить лакеи
И бабушке в отместку подавать
С лепешкой мятной страшный рыбий жир

И как-то раз, играя, я заснула.
И, может быть, мне снились эти залы,
И пьяные от ветра корабли,
Которые всю жизнь потом манили
Мою тоску к простору океанов
И солнцу неизведанных земель.
Но только этот сон прервали боем
Всё те же беспощадные часы.

Проснувшись, я увидела, что свет
Колышется под шапкою нагара,
На потолок отбрасывая тень
От бабушки. А рядом, на полу,
Упав с кровати, неживой и тихий
Лежал медведь, уныло, носом вниз,
И за спиной обиженно торчали
Беспомощные, маленькие лапы.

Так он лежал один. И он озяб,
А говорить не мог! И я вскочила
На ледяной паркет, заплакав громко.
Растерянная, с красными щеками
От жалости, и, на пол сев, в рубашке,
Просила извинить, забыв о том,
Что ночь кругом, что бабушка проснулась.
Что завтра мне судьба стоять в углу.

И это все я вспомнила теперь,
И здесь пишу. И грустно мне, и ясно.
И навсегда, с той незабвенной ночи,
Мне стал понятен голос неживых.
Тоска вещей, безмолвная их боль,
Глаза предметов, нежность их и нити,
Протянутые к нам из тишины.

Так в восемь лет мне было откровенье.

Помню шкап в кабинете, пожелтевшего Данте,
Молчаливые стены, обитые кожей…
Вы меня называли Печальной Инфантой,
Говорили, что в черном я красивей и строже.
На рисунке классическом, увенчанный лавром,
Резкий профиль поэта в развевавшейся тоге
И Вергилий в пещере говорил с Минотавром,
И философы спали в лесу без дороги.
Но нежданно пред нами, в ослепительном блеске,
Как нарцисс, промелькнуло белоснежное тело
Обнимавшей Паоло сумасшедшей Франчески,
Чья любовь преступила земные пределы.

Это символом было. Зашуршали страницы,
И померкли круги полыхавшего «Ада».
Мы над целою жизнью опустили ресницы,
И душа засмеялась, ожиданию рада.
Что же дальше? – Молчанье…
Разрыдавшись, чадила
Восковая свеча в надвигавшемся мраке,
И Франческа на землю в ту ночь приходила
И рассыпала в книгах темно-красные маки.

Эта нежность не была растраченной!
Только ты обжог, никто другой.
Золотой, угарной азиатчиной.
Налетевшею пургой.
Мне с тобой, нежданным и негаданным
Коротать бы ночи до утра,
В запахе сандаловом и ладанном
Шемаханского ковра.
И под рокот прялки, полднем солнечным
В час, когда земля изнемогла,
Смуглого родить тебе ребеночка.
Желтоглазого орла.
Это самое земное, чистое,
Наше… Почему же не дано?
Только ветер осени неистово
Бьется в черное окно…
Нет исхода древней женской ярости,
Не поднять тяжелых век.
В рыжих косах близкой старости
Первый снег.

Первая любовь – одежда золотая,
Затканная красным, не простая.
Да гнилая! Долго ль до греха?
Чуть зацепишь – и одна труха.

Плачешь, плачешь… Слезы станут сладки.
Ах, любовь вторая – нить с иглой.
Прочные поставлены заплатки.
Починил, заштопал, и долой!