Мария Вега - Ночной корабль - Стихотворения и письма

Золоченые клетки,
Колокольчики пагод.
На искусственной ветке
Грозди сахарных ягод.

Только звезды зажгутся
Над густым кипарисом,
Преподносится блюдце
С императорским рисом.

И, портьеры задвинув,
Чтоб от окон не дуло,
Тридцать пять мандаринов
Морщат желтые скулы,

Преклоняют колени,
Шелестят веерами,
Предлагают – на сцене
Петь по новой программе,
Богдыхану в угоду

(Чтобы голос был звонкий).

Про хмельную свободу,
Океаны и джонки.
Чтобы каждая строчка
Подчинялась указам.

(А на лапке цепочка,
A цепочка – с алмазом.)

Во дворце богдыхана
Занавешена сцена,
И лежит бездыханно
Соловей Андерсена

Нас было четверо в миру, –
Квадрат в законченности строгой.
Мы были включены в игру
Какой-то плоскости отлогой,

Где каждый был и центр, и край,
И треугольник, и звучанье
Летящего в высокий рай,
В ночи воздвигнутого зданья.

Но случай между нами рвал
Геометрические узы:
Мы превращались в круг, овал
И катет без гипотенузы.

И в глубь оконного стекла,
Как пузыри дождя, мы плыли,
А сзади музыка текла
Косым столбом дорожной пыли.

Быть может, лопаясь, пузырь
Сладчайше пел…
Быть может, где-то
От капли запевал снегирь,
И в луже голубело лето…

А мы соединялись вмиг,
В угаре, в мире, в лире, в споре,
В бреду несотворенных книг,
В стеклянном зайчике на шторе,
В нечаянном ночном стихе,
Плеснувшем золотое знамя,
Во всей чудесной чепухе,
Которая зовется Нами,
И строит, строит в пустоте,
На грани сумрака и света,
Всегда не так, не ту, не те,
Не то, но – бесконечно – Это.

Где сон граничит с явью?
Как перерезать нить
И жизни чару навью
На миг остановить?

Но тщетно мы стремимся
Впотьмах найти ответ.
Мы тоже только снимся
Земле, которой нет.

Мое предвечернее счастье, большой, озаренный покой…
Раскрыты прозревшие окна над светлой, чужою рекой,
И барки чужие проходят, и призрачный груз невесом,
И легок, среди декораций, мой маленький карточный дом.
Всё, может быть, только приснилось: дорога, туман, тополя,
Печаль неудавшейся встречи, и звезды, и эта земля,
Которая тоже уходит, которой не будет сейчас,
И мой человеческий, бедный, неправдоподобный рассказ.

На этих плитах, поросших мхами,
На этой старой, седой земле
Шуршали платья, пьяня духами,
Вздыхали дамы о короле.

И верный камень забыть не может,
Он помнит свято за часом час,
Он помнит шорох точеных ножек
И целовавший его атлас…

Безумен ветер, сухой и пыльный,
Под высью черной бледна земля,
И голос камня, такой могильный,
Ответа просит у короля.

Над пьедесталом, как сумрак темен,
Из бронзы вылит, как смерть могуч,
Король безмолвен, король огромен, –
Людовик – Солнце на фоне туч.

Скрипят деревья, скрипят устало,
Читают смертный свой приговор.
Кругом вассалы и кардиналы,
Окаменелый и белый двор

Когда же ветра порыв осенний
Заденет гривой лицо земли,
То камни молят о воскресеньи,
О соловьиных смычках Люлли.

Ведь счет потерян часам, неделям…
Вчера?.. Сегодня?.. Всегда?.. Давно?..
И сердце камня всё тем же хмелем
Эпохе мертвой обручено.

Фонтаны, бейте! В туман развейте
Шелка серебряных веретен.
Концерт Моцарта звенит на флейте,
И воздух розами упоен.

Зажгитесь, люстры! Струите нити
В пруды, сквозь дремлющие камыши.
Король, проснитесь, вы крепко спите,
Вы потерялись в ночной тиши.

Но руки шпагу навеки сжали,
Не дрогнут бронзовые кружева.
Весь темный, темный, на пьедестале
Людовик-Солнце. И ночь мертва.

И стихший ветер уходит плавно,
Как дни уходят и вечера.
А камни шепчут: «Ведь так недавно…
Еще вчера…»

Была у меня сероглазая мать,
Но мне запретили ее вспоминать,

И только осталось о прошлом, – о ней, –
Что пела она, как поел соловей.