Колман Баркс - Суть Руми

Большинство поэтов Субконтинента, как и Турции, видели в Руми представителя пантеистического направления, которое после Ибн Араби придало особую окраску значительной части суфийской терминологии. Поэзию Руми толковали как выражение идей Ибн Араби, и только в начале XX в. ученые попытались найти новые подходы к ее лучшему пониманию.

Несомненно, Мухаммад Икбал лучше всех осознавал динамическую силу, стоявшую за мистическим опытом Руми, хотя сам он осветил лишь один из многочисленных аспектов мысли этого великого влюбленного. Однако во многих отношениях интерпретация Икбала гораздо больше говорит современному сознанию, нежели традиционалистские толкования, которые пытались ограничить свободный полет духа у Руми рамками какой-либо теософской системы.

Отрадно сознавать, что существует еще множество возможностей по-новому осмыслить экстатическую поэзию Руми и что и на Востоке, и на Западе ученые продолжают изучение этой неистощимой поэтической сокровищницы.

Аннемария Шиммель (1922 - 2003), крупнейший исследователь суфизма и ислама, профессор Гарвардского университета, тончайший знаток традиции, автор более чем 100 книг и монографий о суфизме, пользовалась огромным авторитетом как среди ученых, так и среди суфиев.

В честь А.Шиммель названа одна из главных улиц в г. Лахор, Пакистан.

Она умерла 26 января 2003 г. в Бонне, Германия, в возрасте 80 лет.

СЕРГЕЙ СЕЧИВ.ПОЧЕМУ Я УВЛЁКСЯ РУМИ

"Ты должен сам стать тем изменением, которое ты хочешь увидеть в мире" - Махатма Ганди.

МОЁ ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С РУМИ - ЛЁНЯ

Познакомил меня с Руми бывший коллега-программер, Леонид Тираспольский, на работе, летом 1999 года, распечатав на принтере страничку – его собственный (но об этом я узнал позднее) подстрочный перевод, следующего стиха:

Звук хлопка не возникает от одной руки.

Жаждущий стонет: "О вкуснейшая вода!"

Вода взывает: "Где тот, кто выпьет меня?"

Жажда в наших душах есть магнетизм Воды:

Мы – это Она, а Она – это мы.

Мне почему-то крепко врезались в память детали этого, казавшегося тогда столь незначительным эпизода, изменившего мою жизнь. Был яркий, солнечный день, Леонид вошёл в мой оффис, держа в руке листок, положил его на стол и молча вышел. Я говорил по телефону и посмотрел стих позже, оставшись один. Ничего подобного я до тех пор не встречал – гремучая смесь теологии, философии, науки и изящнейшей поэзии, очевидной даже в подстрочнике. Я мгновенно осознал, что встретился с чудом.

На листке не было имени автора. Я помчался в оффис Леонида с вопросом – "Кто автор?" и услышал в ответ: "Руми". Имя мне ничего не говорило. Я слышал о Навои, Саади, Фирдоуси и Рудаки - других великих поэтах Востока, но только потому, что они были на почтовых марках СССР, которые я собирал в золотом детстве. Руми среди них не было.

Я люблю поэзию с раннего детства. Научившись читать рано, задолго до школы, много читал сам толстых книг, и одной из первых – Пушкина – юбилейный, толстенный серый томище 1949 года, на глянцевой тонкой бумаге, с цветными иллюстрациями Билибина. Весь Пушкин был в одной тяжёлой книге. Проза его мне тогда казалась скучной, а вот сказки запомнились наизусть. Читал я его в постели, когда долго болел, дома был один и помню, что долго не мог читать на спине, тяжёлый Пушкин на животе меня придавливал. Пушкин помог выработать и вкус к поэзии – я ценю ясность, лаконичность, мелодичность и образность. Но до встречи с Руми никогда сам стихов не сочинял, за исключением случайных экспромтов в пару строчек там и сям, и, естественно, делу этому не учился.

Восточная поэзия, с которой я почти неизбежно встречался до Руми, вся была типа "розы-соловьи", да "родинки любимой", то, что я про себя называю "женским чтением". Тягучая, снотворно-заунывная, как "восточная музыка", бесконечный красивый и монотонно-симметричный орнамент. Долго такое слушать (по радио) и тем более читать я был не в состоянии. Мозг засыпал, как, наверное, у кобры под соответствующую мелодию. Не было действия, как в пушкинском "швед, русский колит рубит, режет", были страдания и лозунги, много лозунгов и призывов. Правда, к хорошим вещам, но к лозунгам у меня - стойкий иммунитет. И, наконец, никакой пищи уму. Кажется, сидит бородатый старец, перебирает красивые, разноцветные бусы и поёт своё, акынское. Руми совсем не таков.

Тот короткий стишок Руми о магнетизме воды мгновенно врезался мне в память и весь день не давал покоя. Я обдумывал его по дороге домой, во время вечерней пробежки, в душе, за столом, в постели. Именно обдумывал, а не рифмовал, меня поразило богатство ассоциаций, которые он породил: от физических свойств воды до известного буддийского коана, неожиданно (для меня) использованного мусульманином. Результаты этих размышлений позднее вылились в эссей: