Расул Гамзатов - Горянка

На фото большое при этом
Рукой показал ей отец.
С портрета, омытого светом,
Смотрел, улыбаясь, боец.

И девушка встретилась взором
С единственным братом своим:
Махач был на фронте сапером,
Погиб он совсем молодым.

Заплакала мать, не сдержалась,
Катились слезинки вдоль щек.
И сердце отцовское сжалось,
И вышел Али за порог…

Крепись, моя Ася, не скрою,
Тоску одолеть мудрено.
Соломинку горя порою
Она превращает в бревно.

Крепись и не бойся! Мохнатый
Валун, что скатился в грозу,
Не сдержит извечно крылатой,
Несущейся к морю Койсу.

Сердечные раны врачуя,
К бумаге припал я опять.
О солнце и ветре хочу я
Вам сказку, друзья, рассказать.

Однажды, босяк длинноногий,
Шел ветер из дальних сторон,
И утром пристал на дороге
К застенчивой девушке он.

Целует лицо и колени,
Хохочет: «Я славный джигит».
И в грубом мужском нетерпенье
Сорвать с нее платье спешит.

Кричит он: «Я к девичьим юбкам
Бросаюсь с давнишнего дня!
К твоим красноклювым голубкам
За пазуху тянет меня».

Но пуговки были на месте.
Силком расстегнуть их невмочь.
И ветер шагов через двести
Взъярился, отогнанный прочь.

Листва задрожала в тревоге,
И пыли поднялся вихор.
Умчался свистун длинноногий,
Исчез за вершинами гор.

А солнце всходило неспешно
Над полем, дорогой, рекой
И обняло девушку нежно
Своей загорелой рукой.

И девушка томно вздохнула,
Шепнула ему: «Погоди».
И пуговки все расстегнула
Сама перед ним на груди.

И солнце к заветным голубкам
Прильнуло потоком тепла.
Таким не безгрешным поступком
Довольна девчонка была.

А после, зайдя за утесы,
Она искупалась в реке.
До вечера девичьи косы
На смуглой лежали руке…

…О юноши, не для забавы
Рассказана сказка была.
По землям родимой державы
Проехал я верст без числа.

В горах, где родятся потоки,
В степи желтоликой, скупой
Нередко обычай жестокий
Над женской глумится судьбой.

Хоть я одержимый романтик,
Но рана открылась в душе,
Когда увидал в Самарканде
Узбечку в глухой парандже.

Быть может, она из красавиц,
Пленяющих сердце и ум,
Быть может, живет в ней, скрываясь,
Призванье Тамары Ханум.

А там, где прошел я над плеском
Ленивой арычной воды,
В одном из колхозов узбекских
Во время горячей страды

Мужчины все дни отдыхали,
Чаи распивали в тени,
А после за жен получали
Доходы на их трудодни.

Мне с детства знакома картина,
Живет и поныне она:
В седле восседает мужчина,
А сзади — плетется жена.

Спросил я однажды такого:
«Далеко ль отправился, Рзу?»
«Жена, дорогой, нездорова,
Вот видишь, в больницу везу…»

От сладкого слова о меде
Без меда не сладко во рту.
Что женщине речь о свободе
При старых порядках в быту?

В горах революция сабли
Вздымала, но женщину прав
Порой и теперь еще в сакле
Лишает семейный устав.

Он верен минувшему веку.
Но долго протянет едва ль…
Мне кажется, вижу я реку,
Сквозь время летящую вдаль.

Несет она воды с востока.
И реет в седой вышине
Зеленое знамя пророка
На правой ее стороне.

Под ним для спасения грешных,
Забывших свой долг мусульман
Имамы в чалмах белоснежных
Читают священный Коран.

(Пророк, кем написана книга,
Изрек поначалу всего:
«Муж есть в своем доме владыка,
А жены — тень слова его».

Намного хитрее, чем двести
Асхабов, державших совет,
В ученье понятие чести
Свел к слову пророк Магомет.

Имел, возвратившийся в Мекку,
Он девять покорнейших жен.)
Мне кажется, вижу я реку,
Что стала границей времен.

Над берегом правым густая
Нависла минувшего тень.
Над левым заря золотая
Венчает сегодняшний день.

И женщины тянутся к свету,
Восстав против воли родни,
Бросаются вплавь через эту
Опасную реку они.

Иные нашли в ней кончину.
Печали по ним не тая,
Гляжу на седую стремнину
Реки символической я.

Течет она в сакле и в поле,
Она — и в сознанье рубеж
Меж берегом женской недоли
И берегом светлых надежд…