Расул Гамзатов - Горянка

Сгруженные, встали горою
Пятнадцать мешков ячменя.
Подарок такой, я не скрою,
Обрадовал очень меня.

А туфельки стоили денег,
Смотри, как высок каблучок!
Подошвы, ей-ей, не заденет,
Под ними пройдя, ручеек.

А серьги — жемчужная пара,
А кольца — как звезды во тьме,
Не ценишь богатого дара.
В своем ли ты, дочка, уме?

Побойся, негодная, бога,
Не смей распускать языка,
Болтать не к лицу тебе много,
Не замужем ты ведь пока.

Охотник, измучившись к ночи,
Ругает беглянку лису.
От этого шкура короче
Не станет у зверя в лесу.

Два на два хоть кадий помножит,
Получит четыре — не пять,
Не спорь со мной, дочь! Не поможет:
В четверг будем свадьбу справлять»

«Покорной овцой я не стану.
И вновь проклинаю тот день,
В который гуляке Осману
Вы продали дочь за ячмень».

«Ты лучше подумай немножко.
Достаток в дому — не напасть.
За масло цепляется ложка,
Чтоб в сыворотку не попасть.

Удачу не выпусти, дочка,
А то утечет, как вода,
В подобных делах проволочка
Кончается плохо всегда.

Обед до вечернего часа
Держать на столе не расчет,
Не то из кастрюли все мясо
Пронырливый выкрадет кот».

«Пусть в дом к нам придут хоть с арканом
Дружки жениховские, мать,
Но знай, что в четверг аульчанам
На свадьбе моей не плясать.

Скорее провалится, рухнет
Бревенчатый наш потолок.
Прощайте!»
И, выйдя из кухни,
Шагнула легко за порог.

И в горы, седая, сухая,
Отправилась бедная мать,
Чтоб, плача и горько вздыхая,
Супругу про все рассказать.

Под вечер Осман появился
В ауле, у дома Али.
Замок увидал. Удивился:
«Куда же хозяйки ушли?»

Он был обозлен и сконфужен,
Унять подозренья не мог,
Как будто позвали на ужин,
Но заперли дверь на замок.

Покрылся росой виноградник,
Забрезжил рассвет среди скал,
Суровый, подтянутый всадник
Коня у ворот привязал.

Задумчив он был и невесел
И в дверь не стучал, словно гость.
Он в саклю вошел и повесил
Лохматую бурку на гвоздь.

И той, что вошла за ним следом,
Сказал, оглянувшись назад:
«Займешься попозже обедом,
Пойди-ка найди Асият!»

Потом из камина не быстро
Вкатил на ладонь уголек,
Подул и от маленькой искры
Короткую трубку разжег.

Табачным окутанный дымом,
Как будто туманом утес,
Он, стоя под кровом родимым,
Звал дочку к себе на допрос.

Терпеньем, мужчина бывалый,
Свои он взнуздает слова,
При этом напомнит, пожалуй,
О горских законах сперва.

Но только не сдастся на милость
Слезам твоим, Ася. Не жди!
Вот ты перед ним появилась
С трепещущим сердцем в груди.

«С приездом!» В ответ головою
Кивнул чуть заметно отец.
Спросил: «Запаслись ли травою?»
О школе спросил. Наконец

Сказал: «А ты знаешь ли, Ася,
Ночь целую плакала мать?
Мол, дочка бьет палкой по грязи,
Чтоб нас пред людьми замарать.

Не ценит ни злата, ни шелка,
Соль сыплет, как дурочка, в мед.
Дразнить принимается волка
И в пасть ему палку сует.

Мол, с неба, она возомнила,
Явилась к нам, как благодать…
Писать — изведешь все чернила
На то, что сказала мне мать.

Но я ей ответил сурово:
«Ты голову мне не морочь.
Не может случиться такого —
Цветок, а не терн моя дочь,

Она не поступит так гадко.
Касатка змее не родня».
«Но если, отец, я — касатка,
Зачем же неволить меня?

И если цветок я, то рано
Срывать меня людям чужим.
Не то я в их доме увяну,
На горе сединам твоим».

«Вайт, как разболталась, ослица, —
Тут мать проворчала. — Скандал!»
«Не вечно касатке резвиться, —
Спокойно отец продолжал, —

Свить гнездышко вовремя надо.
Не вечно цветет и цветок.
Приходит пора листопада,
Всему наступает свой срок».

«Касатки вьют гнезда высоко,
Ты ж в яму толкаешь меня,
Чтоб там я завяла до срока
В разгаре весеннего дня.

Сраженной ударом булата
Милее мне быть…»
«Асият!
Ты знаешь, конечно, Гимбата,
Того, что на лачке женат.

Она родила ему дочку,
Узнав, что родился не сын,
Вина столитровую бочку
Он выхлестал с горя один.