Расул Гамзатов - Горянка

Туман нависал, как овчина.
И мутной казалась луна.
Тянули бузу из кувшина
Хмелевшие два чабана.

Беседуя, как с побратимом,
Цигарку свернув из хили,
Салман, затянувшийся дымом,
Сказал, обращаясь к Али:

«Послушай, я слышал, что ворон
Стал черным как ночь потому,
Что мысли свои до сих пор он
Не хочет открыть никому.

Застряла, попавшись, как в невод,
В башке моей дума одна.
Да только не знаю, тебе вот
По сердцу ли будет она?

Друзья мы, и нам не пристало
Вести разговоры о том,
Что люди, и реки, и скалы
Привыкли нас видеть вдвоем.

Хлебнем-ка еще по глоточку.
Не хвастаюсь, я не таков,
Но верь, что любой свою дочку
Отдать за Османа готов.

На прошлой неделе, не дале,
Апан с Пайзулой и Чупан
О том мне вовсю намекали,
Но сердце, кунак, не карман.

И в нем заменять я рублями
Не стану червонца.
Али,
С тобой мы в ауле домами
Навек породниться б могли.

Покуда б росла твоя дочка,
Терпенья б набрался мой сын.
Лишь слово ты дай мне, и точка, —
Кремневое слово мужчин».

Али захмелел. И порядка
Не стало в его голове.
Но было от этого сладко
Лежать у костра на траве.

Казалось, что клочья тумана,
Клубясь, превращались в ягнят.
Промолвил Али:
«За Османа
Отдать я готов Асият».

Папахами и поясами
Затем обменялись они.
Каменья покрылись слезами,
И звезд потускнели огни.

Коль дело решаешь — то мудро
Держись от вина в стороне.
Схватился за голову утром
Али, отрезвевший вполне…

Ах, горцы, крепки вы порою
Бываете задним умом:
Когда уже дождь за горою,
Бежите за буркою в дом.

Ругательства сыпля без счета,
Ворота закрыть на запор
Спешите, когда за ворота
Увел уже буйвола вор.

Как будто бы черту в угоду,
Не раз вам случалось в пути
Разбить на ухабах подводу,
А после дорогу найти.

Падение камня с вершины
И криком «аллах» не прервать.
Верны своей клятве мужчины,
Верны, как бумаге печать.

И вот перед каждым камином
В домах разговоры пошли
О том, что Салмановым сыном
Засватана дочка Али.

Слух мчится быстрее косули,
У слуха особая прыть.
И стали мальчишки в ауле
«Невестою» Асю дразнить.

Летело в ответ мальчуганам:
«Ослы! Вас излупит мой брат»,
И вежливо «дядей Османом»
Османа звала Асият.

Есть тайны, до срока в секрете
Их держит природа.
И тут
Права она.
С возрастом дети —
Пускай лишь о них узнают.

Исписано много тетрадей.
За годом торопится год.
И Ася Алиева дядей
Османа уже не зовет.

Старается с ним не встречаться,
Гуляя на улочке днем.
И сердится на домочадцев,
Коль речи заводят о нем.

Ей многое стало понятным,
Наивность — тончайшая нить.
И кажется невероятным,
Что мог так отец поступить.

Как все ей противно в Османе:
Следы табака на усах,
Часы на цепочке в кармане
И наглость мужская в глазах.

Во время войны, по болезни
Став белобилетником, он
Горланил похабные песни
Под окнами плачущих жен.

Он пел:
«Я могу от печали
Избавить вас, жены солдат».
О, как, если б только вы знали,
Противен он стал Асият.

Противен за то, что он пьяным
Шататься по улицам мог,
Когда недосуг аульчанам
Воды даже выпить глоток.

За то, что у школы за нею
Охотился этот жених.
За то, что дружкам ахинею
Он нес о победах своих.

За то, что во время картины
Подсолнухи щелкал в кино…
И просто без всякой причины
Он стал ей противен давно.

Бухгалтером был он. И Асю,
Быть может, и впрямь оттого
Всегда математика в классе
Влекла к себе меньше всего.

Ей снился в обличье, бывало,
Нечеловеческом он.
И, вся холодея, кричала
Она от испуга сквозь сон.

Но там, где над крышей мечети
Плыл месяц в туманную даль,
Держалась от улиц в секрете
Истории этой печаль.

Кто ж знал о ней?
Речка, да поле,
Да ветви раскинувший сад,
Да самая верная в школе
Одна из подруг Асият.

Да парень соседский в ауле
О ней догадался.
Он был
Догадлив так не потому ли,
Что девушку тайно любил?